– Я о столе деревском не мыслю, – ответил ему Володислав.
– Чего ж ты здесь ищешь?
– По родне соскучился. А ты нам не дал договорить.
Володислав посмотрел на Олега. Выразительный взгляд давал понять: он сказал еще не все.
– Свенельдич… оставь нас, – мягко попросил Олег. – И вы тоже. – Он взглянул на гридей.
Лют медлил, не желая давать этим двоим возможность говорить наедине. «Ступай», – попросил его глазами Олег, кивая. Раз уж к нему явился гость с того света, его следует выслушать до конца.
При всей мягкости нрава, Олег Предславич оставался родным внуком Вещего и прямым потомком моравских князей. И владыкой той земли, на какой они все стояли. Лют развернулся и пошел к своему костру. Гриди тоже разошлись, вновь оставив бывших тестя и зятя наедине.
– Йотуна мать! – В тени своего шатра, откуда ему хорошо было видно тех двоих, Лют в досаде бросился на колени в примятую траву и тряхнул кулаками. – Из какой дыры ты вылез, пес наряженный!
– Так он мертвый или живой, я не поняла? – шепнула Величана, боясь его гнева не меньше, чем еще одного некстати восставшего мертвеца.
– Повылазили мрази, маку на всех не напасешься!
Глядя, как те двое продолжают беседу, Лют с трудом сохранял спокойствие, но злился больше на самого себя. Уж верно, окажись здесь не он, а Мистина, Володислав не ушел бы! Лют не мог придумать, как Мистина помешал бы ожившему покойнику снова исчезнуть – и это его мучило. Он давно знал, что умом уступает брату, но ни разу еще это не было так некстати! Конечно, Мистина имел куда больше власти и влияния, чем его младший брат. Он мог если не приказать Олегу, то склонить его исполнить свою волю даже вопреки воле самого Олега. Но как?
Грубую силу Лют применять не решался – если Олег на стороне Володислава, то придется иметь дело с его гридями на его земле. Эльге и Мистине это не понравится. Святослав мог бы так поступить – но он верховный господин и здесь тоже, и к тому же он родной сын Ингвара, убитого при участии Володислава. И тоже Олегов зять… Жма!
А те двое все говорили, сидя почти рядом, как истинные родичи. Володислав убеждал в чем-то, Олег то слушал, опустив голову, то пытался возражать.
Величана тоже сидела рядом на траве, наблюдая больше за Лютом, чем за Олегом и его бывшим зятем. Через какое-то время, видя, что Лют стал дышать ровнее и его лицо приняло выражение сосредоточенного спокойствия, она осторожно положила руку ему на плечо. Будто говоря: что бы ты ни решил, для меня ты будешь прав.
Лют глубоко вздохнул, потом поднял руку и накрыл кисть Величаны у себя на плече. Словно принимал ее привязанность и благодарил за то, что она просто сидит рядом.
И в душе ее свершилось чудо: возникло чувство, что теперь они не просто рядом, а вдвоем. А будучи вдвоем и заодно, они сильнее самой Нави.
Часть шестая
Престол княгини-матери назывался греческим словом «тронос». Летошный год Эльга привезла его из Греческого царства. Он был совсем не похож на старый Олегов престол – темного дуба, украшенный резными зверями: не то змеями, не то волками. Эльгин был из белого марамора, со вставками из красного и зеленого камня – он назывался «порфир». В цесарском дворце целая палата из такого порфира – красного, а не зеленого, и в ней царицы рожают наследников. А не в бане, как на Руси, хотя бани в Греческом царстве тоже есть. И тоже мараморовые.
Малуша думала обо всем этом, бережно и тщательно натирая княгинин престол влажной ветошкой. Вокруг суетилась челядь; ожидая важных гостей, ежедневные уборки двора и строений исполняли с особым усердием. Но Малуша, водя ветошкой по каменным завиткам узора, думала о своем.
Тронос Эльге преподнес в дар младший из двух цесарей – Роман, Константинов сын. Хотел, говорят, чтобы Эльга вышла за него и с ним царствовала. Даром что сам ей в сыновья годился. Потому и тронос послал: сиди, дескать, с нами, как мы. Глядя перед собой, Малуша ясно видела вовсе не белокаменное сиденье и собственные руки с ветошкой, а нечто иное: палату с золочеными стенами, столпы из цветного камня, полы из стеклянных кусочков – называется «мусия». В палате стоял такой же тронос, только еще лучше, и сидела на нем величественная дева в золотом самоцветном платье – только не Эльга, а она, Малуша. Уже взрослая, с уверенным и гордым лицом.
Почему княгиня отказалась – Малуша не могла понять. Сын Эльги давно вырос, другая, молодая княгиня в Киеве есть. Выходила бы за цесаря да и жила в Царьграде. Челядь считала, что к тому дело и шло. Княгиня тогда уже приняла крещение, чтобы можно было выйти за цесаря, дары получила: тронос, чашу самоцветную, золотые номисмы, паволоки узорные и коприны блестящие. Да дело не сладилось: сам Константин ее крестил, чтобы вернее, а потом оказалось, что Эльга цесарям родня и быть женой никого из них ей нельзя…
– Жаль, нет у нас таких умельцев, чтобы могли мой тронос под самую кровлю поднимать, – вдруг раздался совсем близко голос княгини.
Малуша вздрогнула, вырванная из мечтаний, и обернулась в смущении и испуге, будто ее застали за чем-то недозволенным. Быстро поклонилась, пряча глаза: княгиня проницательна, как бы не догадалась, что ее служанка мысленно примеряется к цесарскому престолу.
Возле Эльги, засунув пальцы под усаженный серебром ремень, высился Свенельдич.
– Ты можешь заставить греков весь разговор стоять на коленях. И тогда им придется смотреть на тебя снизу вверх.
– Ты придумаешь! – Княгиня фыркнула, но было видно, что это воображаемое зрелище ее забавляет. – Тогда и вовсе ни о чем не договоримся.
– Так хоть потешимся!
Потом воевода кивнул Малуше:
– Ступай, красотка!
И хотя сказал он это милостиво, улыбчиво прищурясь – будто мышь в кринке застал, – Малуша ясно услышала за его словами: чтоб тебя здесь не было! И скользнула в сторону, всем сердцем желая стать невидимой или юркнуть, как мышь, под плахи пола.
Она еще не опомнилась от того утра, когда княгиня расспрашивала ее о Малко из Кольца, а Свенельдич сидел в стороне и молча слушал. Ничего угрожающего не было в его облике, и он не сказал ни слова, но Малушу тогда не оставляло чувство, что ее жизнь висит на волоске. И именно он, Свенельдич, одним быстрым движением оборвет этот волосок, если она скажет хоть что невпопад.
Эльга взошла на возвышение, села на тронос, положила руки на подлокотники и выпрямилась, будто греческие послы уже стояли перед ней. Улыбнулась, представив их на коленях. Однажды она уже принимала цесарских посланников – не здесь, а в Олеговой гриднице, и было это шестнадцать лет назад… После второго Ингорева похода на Греческое море, когда он дошел с войском в лодьях и на конях только до Дуная, а там его встретили Романовы люди и предложили мир. Поднесли богатые дары. Когда Романовы царедворцы в конце того же лета прибыли в Киев обговаривать условия мира, она еще ничего не знала о прехитром укладе царских приемов в Мега Палатионе. Тогда молодая княгиня впервые в жизни видела греков и с трудом сохраняла невозмутимость: хотелось, вытаращив глаза, рассматривать каждую мелочь их платья, узоры мантионов, длиннорукавных кафтанов-скарамангиев и сшитых из пестрого шелка высоких чулок. Одеты они с Ингваром и сами были не хуже – но появление здесь, в старой Олеговой гриднице, этих протоспафариев и даже одного магистра означало, что их упорные труды принесли спелый и сладкий плод.
