Эльга снова села и подумала немного.
– Да, – вздохнула она. – Так я и скажу. Но только… – она помолчала, – что же с Малушей-то делать? Девка выросла. К ней сватаются. При таком родстве у нее женихи найдутся, пусть она сейчас и раба… Не вечно ж мне ее так держать… Может, выдать и впрямь за кого-нибудь… не слишком родовитого… как Предславу…
– Нет, – прервал ее Мистина.
Эльга подняла глаза, по голосу его угадывая, что у него есть обдуманное решение.
– Не выдать ее надо, а продать.
– Продать? – растерянно повторила княгиня.
– Да. Жидинам. Пусть везут в Самкрай или Итиль и там сарацинам продают. Она еще молода и, должно быть, девка целая, там ее купят на вес серебра один к одному и за Гурганское море увезут. А там уж пусть ее берет кто хочет. Там до ее рода никому дела нет, никто ее там не отыщет. А дети проданной матери никому не опасны.
– В былые времена конунги женились на проданных знатных женщинах.
– Это не делало чести ни им, ни их детям. Сколько их погибло из-за попреков рабским родом.
Эльга помолчала, раздумывая. Мистина прав, это верный способ навсегда избавиться от Малуши и обезопасить свой род от ее потомства. Но все же…
– Да нет, что ты! – опомнившись, Эльга всплеснула руками. – Христиан и хазары не продают! Христовы люди своих из полона выкупают, а ты хочешь, чтобы я свою же внучку, девку со своего двора, с Олеговой кровью – за Гурганское море продала! Такой грех мне не простится!
– Тьфу! – Мистина в досаде тряхнул головой. – Про грехи ты с Ригором совет держи. А я тебе дело говорю. Она – пяти княжьих родов наследница! У нее прав на все это, – он обвел рукой вокруг себя, имея в виду неоглядную Русскую державу, – больше, чем у тебя, у Святши, у Предславы и ее отца… Как у вас всех вместе! И пока она здесь, на нее охотники найдутся! Зачем Святше такая золь? Всю жизнь об этом думать и с ее мужем и детьми за Русь воевать! Ты сыну своему добра желаешь? Или греха больше боишься?
Эльга подавила вздох, не находя ответа. Она знала, что доброй христианки из нее не выходит. Сам Мистина – знак ее слабости. Того, что не хватает ей веры и сил отбросить все земные опоры и положиться только на Христа. Она смогла бы… будь она одна, простая вдова с женатым взрослым сыном, сама по себе. Но она оставалась госпожой и матерью всей земле Русской, и отбросить земные связи не давал ей долг перед родом. С этой ношей она не справится одна. Как бы она сейчас решала все эти дела – с Етоном, Олегом, Володиславом, греками, – не будь у нее под рукой умного, опытного и решительного советчика, кому она может доверять, как самой себе.
Но так унизить свою кровь, как предлагал Мистина, было уж слишком большим злом – и по христианскому обычаю, и по родовому.
– Нет, не могу я ее продать, – тихо, но решительно сказала Эльга наконец. – Пусть при мне живет. А там как бог даст, как суденицы напрядут.
– Ты здесь госпожа, – без досады, скорее с сожалением ответил Мистина. Он тоже хорошо знал ее и понимал, что она не могла иначе. – Ты меня спросила, я тебе ответил. А дальше твоя воля. Ладно, пойду с Лютом потолкую.
Он шагнул к двери, но Эльга встала и поймала его за руку.
– Не сотвори с ней ничего, я прошу тебя! – Она с мольбой взглянула снизу вверх в его суровое лицо.
– Ты здесь, госпожа, – с отсутствующим видом повторил Мистина. – Когда это я против твоей воли твои дела решал?
– А с болгарами… с Бояном, с Огняной… забыл?
– Ну, то когда было-то? Пятнадцать лет прошло, а ты все попрекаешь.
– Может, я не знаю чего? – отчасти шутя, с грустной улыбкой ответила Эльга.
– Я стараюсь тебе не лгать, – прямо ответил он. – Когда-то у меня было три человека, кто был мне истинно дорог, и с вами я старался быть честным. Но из троих осталась одна ты. Верность тебе – моя честь. Все, что я делаю, – это для тебя. Ты – моя держава, а я – твой меч.
Он склонился к ней и прислонился лбом к ее лбу. Иногда он так делал, и с годами это стало повергать Эльгу в больший трепет, чем даже поцелуй. В этом была не страсть, а высшее доверие – Мистина хотел разделить с ней свои мысли. Он, так ясно видевший чужие помыслы и никого не пускавший в свои. Это желание было для нее ценнее, чем жажда обладания. Он называл себя ее мечом, но в глазах Эльги это был острый франкский клинок без рукояти. Мощное оружие – если держишь крепко, но никогда она не была уверена в своей власти над ним.
* * *
Через несколько дней, когда Роман и другие послы вновь были приглашены в княгинину гридницу, никто по виду Эльги не догадался бы, сколько сомнений терзает ее из-за «дочери Кира».
– Мой родич Олег, прибыв с Волыни, привез мне радостные вести, – говорила она грекам.
Магистр Роман сидел на краю скамьи сбоку от престола, а прочие, чином ниже, стояли поодаль: по своему придворному обычаю, скрестив на груди руки, упрятанные в длинные-предлинные рукава скарамангиев. Эльга и сейчас еще с трудом сдерживала улыбку при виде этих одеяний – будто важные царевы мужи собрались русальные пляски плясать. Возле Романа застыл его толмач – скопец, из пленных славян. Возле Эльгиного престола стоял ее племянник Торлейв – младший из сыновей Пестрянки. С детства при нем была челядь из греков, язык Романии он знал как родной, и Эльга доверяла ему следить, чтобы Романов толмач ни в чем не исказил ее речей.
– Давний недруг наш, Етон из Плеснеска, теперь ищет нашей дружбы, готов пребывать в воле моего сына Святослава и просит о родственном союзе. Моя дочь еще слишком юна для брака, я не могу отослать десятилетнее дитя в дальнюю сторону. Но у Олега есть внучка, она уже взрослая дева, и я думаю о том, чтобы предложить в жены для Етона ее. Этот брак водворит мир между нашими землями и покой на торговых путях на запад – в земли морован, чехов, ляхов, саксов, баваров, корлягов. Но есть одно препятствие, и оно мне представляется весьма важным. Эта дева, Мальфрид, была крещена в числе прочих моих слуг и приближенных. Теперь она – христианка, и я нарушу долг перед нею и перед Богом, если отошлю деву в языческую страну, где нет ни храмов, ни священников и где душе ее будет грозить опасность погибнуть среди язычников и их обрядов. Помочь нам разрешить это затруднение – в твоей власти, Роман, в высочайшей воле цесарей ромейских и патриарха Полиевкта.
– Я готов содействовать делу прославления веры Христовой, сколько Бог даст мне сил, – с почтением ответил Роман.
Но карие глаза его сейчас были строги, вопреки вежливой улыбке на устах, и Эльга видела, что ее речью он скорее озабочен, чем обрадован.
– К тому же Бог помогает и Романии, водворяя мир в ваших славиниях
[33]. Ты помнишь, я говорил тебе о желании василевсов Константина и Романа получить помощь воинами, обещанную Романии еще твоим мужем, Ингером. Нам нужно не менее трех тысяч человек, и теперь, когда война больше не грозит вашим пределам, ты, конечно, легко сможешь исполнить желание цесарей.
