Эльга улыбнулась – тоже одними губами, скрывая досаду. Прикидываясь, будто ждет от будущего лишь мира и благоденствия, она едва не угодила в ловушку.
– Исполнить волю цесаря Константина – величайшее мое желание, ведь он мой отец духовный. Но едва ли мой сын решится отослать столь весомые силы из нашей державы, пока не улажены полностью наши дела на Волыни. Когда этот брак будет заключен, тогда, разумеется, мы сможем отпустить воинов. Но чтобы он был заключен, необходимо обеспечить будущей жене Етоновой спасение души…
Малуша стояла позади Эльгиного престола, рядом с молодыми боярынями Святожизной и Держаной – дочерьми Мистины, – и их родственницами Остроглядова рода. Речи княгини звенели у нее в ушах. Она не верила тому, что происходит, это все казалось сном. И в то же время – иначе не могло и быть. Ведь она рождена наследницей пяти княжеских родов – кому быть княгиней, госпожой целого края, как не ей!
Уже третий день она ходила как очарованная, едва не натыкалась на людей. Вся челядь над ней посмеивалась, однако не без почтительности. В самый день приезда дружины с Волыни ее и Добрыню позвали в гридницу, где ждал их дед – Олег Предславич. Они виделись нечасто, лишь когда он приезжал в Киев, но дед всегда был ласков с ними: расспрашивал, как им поживается, не обижает ли кто, щедро одаривал платьем и прочим, что было прилично иметь при их положении. Но в этот раз он привез им несравненный по ценности дар…
– Я видел вашего отца, чада мои! – едва не со слезами говорил им этот рослый, сильный, уже седеющий человек, обнимая обоих отроков. – Володислава, князя деревского… Он жив! Мы его почти десять лет в мертвых числили, а он жив оказался! Сам ко мне в стан пришел по дороге…
Очнулась Малуша, лежа на скамье, с чьим-то свернутым плащом под головой, с мокрой ветошкой на лбу. Поняв суть дедовых речей, она упала без памяти – каждая жилка зазвенела, бревенчатые стены поехали по кругу. Это был ее отец! Бродяга Малко, тот, с кем она беседовала о разгроме Искоростеня, сидя на мостках вот этого двора, оказался ее отцом! Он пришел, чтобы повидаться с нею! Пришел в Киев, ставя под удар свою свободу и саму жизнь, чтобы вновь повстречать своих подросших детей! Вот почему ее так потянуло к нему, вот почему каждое его слово отдавалось в ее уме и сердце, во всем теле! От потрясения она не могла радоваться, но ее переполняло чувство такого торжества, будто ее уже вели к беломраморному престолу. Больше она не гниющая на земле ветка срубленного дерева! У нее есть отец, есть род! И этот род позаботился о ней. Отец уговорил деда обратиться к Эльге с просьбой выдать ее, Малушу, за молодого плеснецкого князя и сделать ее той, кем она родилась. Княгиней. Наследницей пяти княжьих родов, достойной владеть половиной света белого.
Пока что в ее жизни ничего не изменилось: она так же подавала княгине утром красные царьградские туфли и рушник при умывании, а по выходе из дома – завязывала ремешки расшитых черевьев. Исполняла поручения, доставала и убирала платья, бегала с наказами к Белянице и в поварню. Но уже все было иначе. Она уже чувствовала себя той девой в золотых уборах, что мерещилась ей, когда она слушала поучения отца Ригора. Казалось, еще немного, еще два шага, два мгновения – и она оторвется от земли, оставит внизу все прежнее и улетит на серебряных крыльях в сияющую высь…
Имелась некая помеха – лучанка Величана, прежняя жена Етона. Она была всего-то на три года старше Малуши, но ее красота и достоинство делали разрыв между ними шире. Ее ведь с детства учили величавой поступи, вежливой речи, учили носить богатое платье, подавать гостям медовый рог и все такое, чему сейчас учат Браню. Ее нежные руки не знали орудия тяжелее веретена, а шелковые покрывала прятали белое лицо от жгучего летнего солнца. Малуша приглядывалась к ней почти с жадностью – вот такой ей нужно стать!
Но Величана вовсе не хотела плеснецкого стола: она рассказала, что сама уже развелась с Етоном, разодрала и пустила по реке свой свадебный рушник. Воеводские дочери посмеивались, слушая, – они уже знали об этом от своего стрыя, Люта. И все указывало на то, что Эльга не собирается отсылать Величану назад в Плеснеск. Целыми днями та теперь сидела в девичьей избе, болтая с дочерями Мистины, будто они ей родные сестры. О чем-то рассказывала шепотом, когда все три собеседницы едва не утыкались друг в друга лбами. Обе уже, с позволения княгини, водили Величану к себе, давали подержать своих детей и вели себя так, будто ей суждено навек остаться здесь, возле них.
Воевода тоже к Величане благоволил, целовал при встрече, улыбался и глядел ласково. На Малушу же он смотрел совсем иначе: взгляд его был вроде бы приветливым, но под тонкой пеленой этой приветливости Малуша угадывала прочную дверь, запиравшую его истинные помыслы. И содрогалась в душе всякий раз, как проходила мимо него. Как будто ей приходилось прокрадываться близ огромного змея, что спит, свернувшись кольцами и положив на них голову, но того гляди – откроется узкий острый глаз и длинный раздвоенный язык скользнет из зубастой пасти…
Сейчас, когда Малуша стояла среди милостниц княгини на случай, если той понадобятся услуги, все эти передние мужи посматривали на нее уже не как на служанку – и многие так, будто впервые увидели. Теперь-то они осознали, кто она! Не просто Предславина дочка, пленница, служанка, сирота безродная. Отец вернулся с того света, чтобы дать ей то, на что она имеет право!
Даже греческие послы поглядывали на нее с любопытством. И этот, главный, с глазами, как мокрые угольки, что сидел перед Эльгой.
– Чтобы этот брак осуществился, в Плеснеске должна быть церковь, – говорила послу княгиня. – А поскольку это стольный город целого края, в нем прилично быть епископу. Нам же здесь, в Киеве, раз уж Плеснеск находится отныне у нас в подчинении, требуется архиепископ…
Малуша плохо понимала, о чем они сейчас говорят. Какой-то священный чин, посланец патриарха, подошел ближе к престолу и стал рассуждать о пяти патриархиях, учрежденных апостолами: Римская, Александрийская, Иерусалимская… еще какие-то, и даже сам Константинополь получил патриарха потому, что, дескать, «светильник сдвинулся» – какой светильник и куда он сдвинулся, Малуша не поняла. Можно ли Киеву иметь архиепископа – это зависело от того, насколько полна его власть над иными престолами русских и славянских городов. Эльга уверяла, что достаточно полна, а Роман возражал, что нет – ведь каждый из двух десятков русских столов не далее как два года назад посылал собственного посла в Царьград, а значит, сам управляет собой…
Но все это Малушу не очень волновало. Церковные дела, патриархии, архиепископии – все это было далеко, как на краю света. А вот свадебный ее рушник и медвежина, на которую ее хотят посадить рядом с омолодившимся князем Етоном, мерещились уже совсем близко.
Правда, у нее нет приданого. Мать ничего такого ей не оставила, положившись на волю княгини. Но при богатстве Эльги это легко поправить. Все эти жены и девы, если засядут дружно за шитье и тканье, в седмицу изготовят ей и сорочки, и настилальники, и платья, и рушники, и пояса, и рукавицы на всю свадьбу. Пусть и Величана тоже поможет, она в рукоделье искусна…
