– Он ее не обидит, – утешил Эльгу Мистина, видя смятение на ее лице. – С ним ей будет уж верно лучше, чем со стариком, что едва не утянул с собой в могилу.
Эльга улыбнулась. Сама она в возрасте Величаны совершила тот же самый выбор. Доверила свою судьбу, как ей тогда казалось, Ингвару, а на самом деле – Мистине. И он не обманул ее надежд, хотя это Эльга, по опыту и суждению зрелого ума, приписывала скорее доброй своей судьбе, чем верному расчету. У нее тогда не было времени строить расчеты. Так пусть же злая судьба Величаны и впрямь останется на дне закрытой могильной ямы.
И почему бы мужчине, который так похож на Мистину, не сделать ее счастливой?
Она взглянула на Мистину и улыбнулась. Вот уже очень много лет – со времен первого похода на греков – она знала некую семейную тайну. Знала, что у Мистины на одного сына больше, чем думают люди, а никаких братьев вовсе нет…
– Сдается мне… ты любишь этого больше других.
– Мне самому иной раз так мнится, – Мистина усмехнулся, будто его смешила сама мысль, что он может кого-то любить.
– Но почему? Ты так сильно любил ту девчонку?
– Да не любил я ее! Но… когда я его вижу… я так ясно вспоминаю себя в шестнадцать лет. Когда еще не знал, что со мной будет…
– Он и похож на тебя, как ни один из младших. Ты жалеешь о чем-то? Из того, что с тобой было?
– Нет. Но почему-то жаль того парня, который не знал, как оно будет. И знаешь… семнадцать лет я о нем и не думал. Сын дворовой девки, велика важность! А потом вдруг оказалось, что он – единственный мужчина, родной мне по крови, единственный, на кого я смог опереться, когда земля подо мной задрожала. И он меня не подвел. Он храбр и упрям, как гора каменная. Не мудрец, зато бескорыстен и честен. Нравится девкам, но ему нужды нет. Почти не умеет лукавить… хоть я его и учил. Кроме лица и храбрости, от меня в нем почти ничего. В зиму Деревеской войны я понял: случись с ним что, для меня горе будет не меньшее, чем когда я потерял их… отца и Ингвара. И мне все эти годы жаль, что он считает свой род хуже, чем есть.
– Расскажи ему. Пусть он знает правду о себе.
– Много раз хотел, но не могу. Совести у меня мало, но уж столько-то наскребу. Не осрамлю себя и родного отца в глазах родного сына.
– Я отошлю ее к вам… нынче же. Нечего тянуть, коли мы все решили. И слава чурам, что Святши нет.
– Я пообещал Люту. – Мистина глянул на нее, и Эльга содрогнулась, видя такую знакомую ей, спокойную, но безжалостную решимость в его серых глазах. – Второй раз у Святши это не выйдет. Больше он не отнимет женщину ни у кого из моего дома…
Эльга отвернулась. Прошлой осенью Святослав силой отнял Горяну у Улеба, своего сводного брата и приемного сына Мистины. Тогда они растерялись, не ожидая от молодого князя такой жестокости. Да и когда Мистина и Асмунд обо всем узнали, было уже поздно. Ради спокойствия державы Мистина смирился, пока речь шла о сыне Уты. Но если речь зайдет о его собственной крови…
– Второй раз я ему не позволю. – Эльга нахмурилась.
Она еще не смела даже мысленно произнести слово «прокляну». Слишком ужасно было думать о таком – и как матери, и как княгине. Но если в тот раз она смирилась ради державы, то теперь ради этой же державы мириться она больше не станет.
– Иди, расскажи ему, – велела Эльга. – Готовьтесь. Медвежину стелите на лавку.
– Да уж этот постарается, – Мистина усмехнулся, – чтобы к приезду Святши у меня тоже стало на одного внука больше.
Когда он ушел, Эльга долго сидела, перебирая ожерелья в ларце. Ларец резной кости был из Мистининой добычи с первого похода, и половина украшений тоже. Взяла в руки подвески с эмалью, с жемчужными лучиками, вспоминая, как Мистина привез их ей в Витичев и отдал в тот самый вечер… Даже шелковый мешочек сохранился старый, хоть уже немного облез. Тогда ее держава, наследие Олега Вещего, рушилась у нее на глазах. Только любовь дала ей сил не сломаться самой и не дать злой судьбе разломать ее мир. Помня об этом, Эльга не могла упрекать Величану в неразумии.
Сколько всего на нее навалилось этим летом! Волынь, Етон, Величана… Греки, немцы… Святослав и две его жены-княгини, которых едва не стало три… Володислав, Малуша…
Правда, спокойных лет ей на долю выпало немного. Но, как говорит Мистина, не жди, что кто-то придет умирать за тебя, принимай плоды своих решений и будь сам своим спасителем. И будешь прославлен меж богов и смертных.
Осталось найти место для Малуши в этой непростой тканине. Такое место, где никто не сделает юную невинную девушку орудием раздора…
Мысли Эльги прервала Величана. Велев своим служанкам собирать укладки, она вернулась. Эльга указала ей на ларь возле себя:
– Садись. Я расскажу тебе о прежних женах Свенельдова дома. Тебе не привелось увидеть ни одну из них, но я хочу, чтобы ты знала, в чьи башмаки сегодня вступишь
[37]. Первая, кого я знаю, хоть сама ее не видела, была Витислава, дочь Драговита, князя ободритов. Через нее Мистина в прямом родстве с князьями ободритов и потому носит их родовое имя… Но ранее всех я хочу рассказать тебе о моей сестре Уте… Знаешь, – Эльга накрыла рукой руку Величаны, желая передать ей одну самую важную и горькую мысль. – Любовь земная – несправедлива. Одним она дает куда больше, чем они заслужили, а другим – куда меньше. Я виновата перед моей сестрой. Очень виновата, и уже едва ли смогу эту вину искупить. Но я хочу, чтобы ты, новая хозяйка двора, знала, какой прекрасной, доброй, верной была та, что носила ключи того дома до тебя…
* * *
«Расскажи ему…»
Уж сколько раз он хотел рассказать… По пути до Свенельдова двора – его называли так по старой памяти, хотя сам Свенельд не жил там уже без малого двадцать лет, – неспешно пробираясь верхом по улицам от Святой горы, Мистина обычным невозмутимым взглядом встречал низкие поклоны всех встречных, и по его лицу никто не догадался бы, как мало отвечают его мысли привычной гордости на лице.
Никому из тех, кого он знал, не было судьбой и богами дано больше, чем ему. И как так вышло, что самые сильные, самые сокровенные привязанности его отравлены бесчестьем?
Порой он говорил Эльге, что свой стыд еще мальцом где-то обронил и больше с ним не встречался. Но это было не совсем так. Слишком мало людей в своей жизни он настолько ценил, чтобы стыдиться из-за них и перед ними. Матери он лишился слишком рано – шестилетним. Рос он, любя и почитая только двух человек: своего отца и Ингвара – отцовского воспитанника и своего побратима с того дня, как Ингвар получил меч. Мистине тогда было четырнадцать, и он даже вообразить не мог, что между ними встанет какая-то женщина! В ту пору женщины для них обоих значили куда меньше, чем лошади, и не о женах они мечтали, а о мечах. Предложи им суденицы тогда на выбор прекраснейшую в мире деву или настоящий «корляг» с золоченой рукоятью – выбрали бы «корляг», ни на миг не задумавшись. И лишь лет десять спустя, когда «корлягов» ценой в двадцать гривен у Мистины было уже несколько, он понял: в них всех нет для него столько счастья, что может дать единственная на свете женщина… жена Ингвара, которую он сам же Ингвару и раздобыл.
