Она сделала знак: Беляница подала ей нарочно сотканный тонкий поясок, на котором уже висело три ключа от навесных замков. Малуша знала их: это были ключи от медуши и двух хлебных клетей. Не раз Беляница давала их ей, сняв со связки своего пояса, и посылала отпереть, чтобы достать или убрать что-то из припасов.
Эльга кивнула Малуше: подойди. Но та едва понимала, что происходит, и Начеша, бережно взяв за плечи, подвел ее к госпоже. Эльга наклонилась, опоясала ее и ловко завязала спереди хитрый красивый узел.
– Да благословит тебя бог, служи мне верно, а Христос и его Пречистая Мать наградят тебя, – добавила она.
А потом княгиня ушла. Ушел воевода, потирая слегка опухшие глаза – видимо, не выспался. Красный стол назначили на днях, но уже вчера полночи пили за новую Лютову жену с Альвом, Хрольвом, Ивором и прочими ближайшими приятелями из старой Ингваровой дружины.
– Ну, пошли, девки, по работам, – начала Беляница привычно разгонять остальных: кому муку молоть, кому крупу толочь, кому масло сбивать.
Малуша так и стояла на том месте, где княгиня завязала узлом ее судьбу. Ее обходили, как столб, только оглядывались. Во взглядах было разное: удивление, новая почтительность… жалость. А она сосредоточилась на том, чтобы не упасть. В ушах шумело, щеки горели. Земляной пол под ногами подрагивал.
И вновь ей казалось, что она не просыпалась сегодня, а видит все это во сне. Княгиня привязала ей ключ… Совершила над ней обряд, о котором мечтает каждая молодая челядинка. Доверила ей распоряжаться своим имуществом – под присмотром Беляницы указывать работу прочим служанкам. Ей, тринадцатилетней, отдали под начало два десятка девок и женок куда старше и опытнее. Она теперь над ними как княгиня – что с юности властвует по праву не возраста, а высокого рода.
Но где же ее высокий род? Где ее дед – нынешний деревский князь, ее отец – бывший деревский князь, воскресший из мертвых, где ее мать – правнучка Вещего? Сестра матери – Горяна Олеговна, нынешняя княгиня киевская? Их здесь нет, да и будь они рядом, у них нет власти помешать замыслам Эльги. Она одна распоряжается судьбой тех, кого десять лет назад отдало ей право русского меча.
«Служанку мою верную, Малушу…» – сказала она. Не Мальфрид. У нее больше нет имени, нареченного при рождении, родового имени, унаследованного от матери ее матери. Имя королевской дочери из славного варяжского Хольмгарда. Теперь она просто Малуша. Как все эти Травушки, Чернушки и Милушки.
И это значит… Малуша с усилием сглотнула – показалось, что она уже очень давно не дышит и сейчас остановится сердце. Княгиня по закону объявила ее своей рабыней. Раньше она была просто живущей в чужом доме пленницей, но пути ее могли быть разными. Теперь же она в полной неволе. Три ключа железных, как три меча харалужных, загубили последние ее надежды на волю и честь. Вот как ответила Эльга на вызов судьбы, что посулила сделать Малушу настоящей княгиней. Эти клети, поварня, медуша – вот ее владения на всю жизнь, и отсюда ей не выйти. Никогда.
* * *
– От нашего благородства к вашему величеству, отправили мы, Святослав, князь русский, и мать его, Эльга, иначе Елена, княгиня Росии, это послание, дабы знал ты о нашем желании дружбы, – читал Торлейв.
Письмо к Оттону, королю восточных франков, сам Торлейв и написал – на греческом языке. Писать по-латыни, как принято при дворе Отто, в Киеве никто не умел. Можно было лишь надеяться, что при дворе христианского короля сыщутся способные прочесть греческие письмена, однако Эльга велела Торлейву самому ехать с послами. Чистые листы хорошего пергамента Эльга привезла из Царьграда и ждала завершения чтения, чтобы наложить золотую печать весом в одну номисму. На той печати сокол падал на добычу, расправив два сильных крыла, – память о старинных стягах северных вождей.
– Ты ведаешь сам и слышал от других, что держава наша весьма обильна землями, водами, лесами, людьми, скотом и всеми богатствами. Есть у нас немало крещеных людей, есть и много иных, жаждущих узнать благую весть, но нет у нас ни учителей веры, ни священных книг, ни святых мощей, ни сосудов, ни церквей. Дошло до нас, что есть у тебя ученый муж, именем Адальдаг, кому дано из Рима право поставлять епископов для земель. И об этом мы просим тебя – пришли к нам рукоположенного епископа для Киева, дабы мог он поставлять священников во все земли под рукой нашей…
Послы – Острогляд, Лют и Одульв, сын старого Ивора, – стояли перед княгиней, чтобы принять грамоту, когда она будет запечатана. По сторонам выстроились полянские старейшины и дружинные бояре, у дверей теснились отроки и разный киевский люд. Позади Эльгиного престола толпились знатные жены. Величана стояла между Держаной и Живляной – женой Одульва; у той было заплаканное лицо, и она держалась обеими руками за локоть Величаны, как своей товарки по несчастью. Однако новобрачная вовсе не выглядела несчастной. Взгляд ее не отрывался от мужа, и в глазах светились гордость, счастье и лишь немного печали от предстоящей разлуки. Лют уезжал, может быть, на полгода, но, если все пойдет хорошо, он вернется уже зимой. Величана знала – разлука в четыре-пять месяцев покажется ей очень долгой. Но важнее было другое: теперь они вместе навсегда, даже когда порознь. За эти дней десять она будто стала старше и вдруг расцвела, словно лопнула почка и выпустила из плена всю свежую красоту ярко-красного цветка-блискуна
[39].
Глянув на нее, Лют быстро подмигнул, будто говоря: видишь, какой важный муж тебе достался! Величана улыбнулась, уже не опуская глаз. От счастья в груди ширился горячий легкий шар, и казалось, сейчас она оторвется от дубовых плах и воспарит над полом.
Грамоту свернули, наложили печать. Мистина убрал ее в кожаный длинный мешочек, потом в узкий ящичек резного дерева, нарочно для нее изготовленный, и двумя руками подал Острогляду. Тот принял и приложил к груди, кланяясь княгине.
– И вы, когда будете с Отто говорить… – добавила Эльга, – вы расскажите ему, что у меня есть дочь… – Она оглянулась на Браню, в красивом голубом платье стоявшую возле Святанки. – Ничего не обещайте! Только упомяните, что, мол, у княгини есть дочь, еще совсем юная, но в будущем она сумеет украсить собой любой княжеский или королевский стол, какие только есть на свете…
Браня приняла горделивый вид: не за горами было и ее время. А Эльга с трудом переводила дух. Ее дочери всего десять лет, но переговоры о таких браках длятся года по два, три, а то и по пять. Она даже не знала пока, есть ли у Отто кейсара подходящий жених для киевской княжны, не могла решить, пригодится ли Руси такое родство. Но маленькая Бранеслава Ингоревна уже была значимой фигурой на поле державных игр, и миру пришла пора узнать о ее существовании. Пока не более того…
«…Есть дева с золотыми крыльями, разукрашенная и имеющая лицо белое и кроткое; предстоит она престолу царскому»… Глядя на Браню, Малуша невольно вспоминала эти слова из поучений отца Ригора. Она стояла среди прочей челяди близ дверей, и между нею и Браней было шагов пятьдесят – и тысячи поприщ. Сложив руки на поясе, Малуша сжимала в пальцах три железных палочки – черенки ключей. Не так давно и она была – или считала себя – девой с белым лицом, предстоящей царскому престолу. И родом, и красотой, и статью она не хуже Брани и тоже могла бы украсить собой любой из престолов на свете. Но Эльга привязала ей ключи и тем заперла все иные пути, кроме одного-единственного – служения киевской княгине. Медуши, клети, лари, сусеки – вот ее царство. Вот чем наделила ее могучая судьба в лице непреклонной владычицы беломраморного престола.
