Но даже сейчас, когда Етон назвал ее женой, она не могла увидеть в нем мужа. Уж слишком разными они были – как хмурый вечер заснеженного месяца стуженя и утро цветущего травеня в шелесте свежей листвы. Сухой пень и синеокая пролеска… И от сознания острой несправедливости судьбы на глазах у Величаны вновь выступили слезы. Чем она так провинилась?
Да и сам Етон смотрел на нее вовсе не тем взглядом, как жених смотрит на желанную невесту. В его тусклых глазах было легкое любопытство, он оценивал ее, но не придавал такой уж важности. Сколько цветущих дев и юных жен повидал он за свой нескончаемый век? Он не отрок, что в приведенной деве видит свою судьбу и долю на всю жизнь. Для старика она – последний шаг на долгом пути, оставшемся за спиной, одна из многих таких же. Зачем-то она ему понадобилась, и теперь он смотрит, прикидывая, пригодна ли она для того дела?
Какого? Украсить собой его пышное ложе на краде погребальной?
Етон взялся за кринку, заглянул в нее, понюхал и поставил назад – хмельного ему сегодня уже хватило.
– Нынче, други, свадьба моя… последняя на сем веку, видать, – Етон опять усмехнулся. – Ведаете вы все, какова судьба моя. Живу давно… Из вас половина, – он остановил взгляд на некоторых из сидевших перед ним мужчин, – сыновья сверстников моих, с кем вместе учились мечом владеть, а их самих ни одного уж в живых нет. Ни единого… Как помер дед твой, Гребина, – он взглянул на самого молодого, лет двадцати трех, из бояр, – последний из побратимом отрочества моего, так и понял я: видать, мой черед скоро. А коли скоро, то пора мне кой-какую тайну вам открыть.
Никто из бывших в клети не смел, казалось, и вздохнуть поглубже. Когда старик замолчал, переводя дух, стал слышен мышиный шорох в дальнем углу и нестройное пение во дворе. По лицам мужчин Величана замечала, что они поражены всем этим не меньше, чем она, и тоже не возьмут в толк, зачем старый князь привел их сюда, к ложу молодой своей жены.
– Было у меня две тайны, два дара волшебных. Про первый дар – три века жить – все в Плеснеске знают, на Волыни знают, даже в Киеве – и то знают. Есть второй дар – теперь вы, други мои, и ты, подружие, будете знать. В слугах моих я как в себе уверен, а с тебя хочу клятву взять, что будешь молчать.
Он требовательно взглянул на Величану; она кивнула, от судороги в горле не в силах сказать ни слова. Какая еще тайна? Ей было отчасти и лестно, что этот старик, могучий плеснецкий князь, живое предание, хочет разделить свою тайну с ней, такой молодой и глупой, – но и жутковато. Какие же еще у него тайны – у того, кого проклял Олег Вещий, а наградил сам Один, варяжский бог?
– Поклянись, – приказал Етон; в дребезжащем голосе его прорезалась былая строгость, и Величана ощутила себя девчонкой перед грозным повелителем.
Какая она ему жена? Жену слушают… совет держат, почитают…
– М-матерью сырой землей… клянусь… – выдавила она среди напряженной тишины.
Кое-кто из мужчин переменился в лице: они впервые услышали голос своей будущей княгини.
Етон кивнул и продолжал:
– В ту ночь, когда сам Один явился мне во сне, он преподнес мне два дара. – Он помолчал, ожидая, пока все усвоят это. – Первый дар: жизнь длиною в три века человечьих. А далее сказал он мне слова, и тех слов я за всю жизнь мою ни одной живой твари не передал…
Он вгляделся в лицо своей юной супруги: она ждала, не сводя с него напряженно-боязливого взгляда, лишь под взором его отвела глаза.
– Сказал мне Один: не властен я сохранить тебе молодость на все три века. Но вот как будет: даже состарившись, один раз в год, в полночь, ты станешь вновь молодым, как ныне. Как в эту самую ночь, когда я говорю с тобою…
Глаза Величаны раскрылись еще шире, и она прямо взглянула в лицо Етону, будто спрашивая: я не ослышалась?
– И эта ночь – сегодня, – закончил он. – Я потому и свадьбу на сей день назначил. Нынче ночью я вновь стану молодым, дабы… сотворить что надобно… – Он окинул взглядом ее тело под одеялом, и Величана содрогнулась. – Наш брак свершится по закону. И мы даже сможем проверить, – он усмехнулся, – что, если проклятье Олега наконец протухло? Все-таки ему уж лет пятьдесят!
«Как это будет? – хотела спросить Величана. – Как ты снова станешь молодым?»
От потрясения ее вновь пробрал озноб; казалось, не на перине она сидит, а на облаке небесном. Ее муж может помолодеть! Снова стать молодцом, пусть на одну ночь!
Но как? Говорят, в небесных садах растут молодильные яблоки. Или надо выпить живой воды… искупаться в вилином источнике… Или Сварог может бросить старика в свой горн, раскалить и перековать на молодого… Что будет делать Етон?
Мужчины переглядывались. Похоже, прикидывали, не пошлет ли их сейчас князь за теми яблоками. На лицах отражалось то же, что у нее, изумление: сказку им, что ли, сказывает старый их вождь?
– Видеть никому этого нельзя, и свершается превращение на могиле отца моего, Вальстена. Вы все тому видоками будете. Увидите меня вновь молодым, к ложу супруги проводите, а перед зарей уйду я и к свету стану вновь стариком.
Мужчины молчали. От Гребины до пятидесятилетнего Семирада, старшего из них, все были изумлены равным образом. Все они родились при Етоновой дружине, знали его всю жизнь, знали и окутавшие его предания. И все же не ждали, что увидят то, что случается только в «лживых сагах» о древних временах, когда сами боги участвовали в земных битвах.
– Полночь близка, – сказал Етон и поднялся. – Гребина, ступай, коней приведи…
Гребина, все с тем ж изумленным лицом, одним движением подскочил – будто солома на полу сама его подбросила, – и устремился к двери. Потрясение на его молодом лице сменилось нетерпением увидеть чудо.
– А ты жди, – обратился Етон к Величане. – Как полночь минует, вернусь к тебе парнем помоложе Гребины. На судьбу тебе пенять не придется… Свет не гаси.
Все вышли, дверь закрылась. Оставшись одна, Величана без сил откинулась на спину. Ну уж теперь-то она верно спит и чудной сон видит? Или ее старый супруг и правда ушел, обещая вернуться молодым? Да еще со свидетелями своего превращения?
Все, что она заранее воображала насчет своей брачной ночи с седым стариком, внезапно перевернулось кверх ногами и превратилось в нечто такое, чего ни она, ни мать ее, ни Тишана не могли ни вздумать, ни взгадать.
* * *
На широком княжьем дворе уже стояла тишина. Когда князь удалился в клеть, отроки выпроводили всех гостей, прося пожаловать обратно поутру, как придет пора будить молодых. А пока, дескать, нечего тут, князь приказал не тревожить… И даже самые пьяные гуляки понимающе кивали и удалялись чуть ли не на цыпочках.
Осенняя ночь покрыла плеснецкую гору черной тьмой, и семеро всадников выехали со двора, никем не замеченные. Все были в темных плащах, а Етон набросил на плечи старую волчью шкуру. Когда-то еще в юности он провел несколько лет в лесу, среди «серых братьев», и всю жизнь надевал шкуру, творя священные обряды.
