Долговязый попытался удержать ее, но в это время Лют схватил его за шиворот и дернул в другую сторону. «Волк» хотел ответить ему ударом в лицо с разворота – Лют этого ждал и резко пригнулся, благо более низкий рост позволял легко пропустить удар над собой. А сам тут же обхватил долговязого поперек туловища, навалился, подбил ногу и опрокинул в снег. Потом от всей души врезал в глаз – сверху вниз, с правой.
От сокрушительного удара потемнело в глазах, и Рысь обмяк. Вскинул руки, пытаясь прикрыться, а Лют мигом выкрутил ему кисть, заломил руку и перевернул носом в снег. По всем ощущениям, противник ему попался совсем молодой. Худощавый, дерзкий, упорный, жилистый, но не слишком тяжелый. Держа заломленную руку, Лют навалился сверху всем весом и упер колено в поясницу. Все. Теперь можно поднять голову и оглядеться.
Все это случилось очень быстро – у ворот еще шла драка, не разглядеть, кого с кем. В свете священных огней метались и боролись друг с другом косматые шкуры и страшные личины, будто обитатели Нави вырвались, пытаясь завладеть миром живых.
– Лют! – Откуда-то вдруг выскочил Торлейв – без шапки и с кровавой ссадиной на щеке. – Их тут много! Стая целая! Бежим!
Не выпуская противника, Лют оглянулся – где Величана?
Она сидела на снегу в трех шагах – вернее, стояла на четвереньках, свесив голову. Весь ее вид выражал такой страх, отчаяние, слабость и боль, что у него все внутри перевернулось.
– Давай к нам! – Возле Торлейва возник Вальга и махнул рукой в сторону предградья. – Тут близко! Там укроемся, а дальше поглядим!
Из тьмы со стороны реки выскочило еще несколько «волков», и тут же перед ними очутились Чернега, Сватята и Берн с жердями в руках. Остальных Лют не успел разглядеть, но, судя по крикам и завязавшейся драке, здесь была немалая часть его киевской дружины.
Больше не глядя по сторонам, он вскочил, в свою очередь поднял Величану на руки и понес к предградью. Теперь она не вырывалась, а даже обхватила его рукой за шею и прижалась лицом к плечу, будто пытаясь спрятаться от всего, что творилось вокруг. Сзади раздавался шум драки, волчий вой и бабий визг.
На счастье киян, двор Ржиги стоял в ближней к реке стороне предградья. Торлейв, с колом в руке, обогнал Люта и теперь бежал впереди. Ворота стояли нараспашку, со двора Ржигиной избы доносился звон бубенцов и пение: «А кто даст пирога, тому полон двор скота…» После Мокоши с ее пестом по дворам ходила молодежь и даже дети.
Торлейв отворил двери, и Лют наконец вошел со своей ношей в тепло и тишину гостиного двора. Здесь было почти пусто: все разошлись, кто к князю, кто по знакомым, кто просто шататься с ватагами по дворам и получать везде то пирог, то ковш пива.
Лют осторожно опустил Величану на лежанку.
– Унемысловна! Ты как, жива? – тревожно окликнул он ее. – Воды дайте!
Торлейв принес мокрый ковш. Величана открыла глаза и заморгала. Лют обхватил ее за плечи, приподнял и поднес ковш к ее рту. Она взялась за него дрожащей рукой и стала пить; Лют придерживал ковш поверх ее пальцев, уверенный, что иначе она уронит. Етонова жена выглядела разбитой и чуть живой.
– Где он? – Она подняла глаза на Люта – взгляд был испуганный и ошалелый.
– Тот бес? Да там, на снегу валяется. Не бойся, сюда мы его не пустим. Дверь затвори! – Лют глянул на Торлейва, и тот метнулся к двери.
– Где мы?
– У нас в гостином дворе. Сюда нечисть лесная не пролезет. А много этим бесам воли у вас дают, я погляжу!
Величана села на лежанке, провела руками по голове. Платок и повой сбились, из-под них свисали тонкие прядки светлых волос, и она стала мокрыми от снега дрожащими пальцами запихивать их обратно. Лют видел, что ее трясет.
– Не бойся! – повторил он и обнял ее, будто хотел своими руками сдержать эту дрожь. – Все хорошо.
– Куда он тащил меня, зачем? – Величана высвободилась и посмотрела на него изумленными глазами. – И еще спрашивал, тяжела ли я, будто сам не знает!
– Да зачем же ты пошла с ним? – Лют хлопнул себя по колену. – Сразу бы кричала: люди, помогите! Взбесились ваши волки – мужнюю жену прямо из святилища умыкнуть хотят!
– Нельзя мне кричать! Это же он – муж мой!
– Да какой муж? Муж у тебя старый, еле ноги волочит, а то был парень молодой – длинный, здоровый! Уж этих ни в какой личине не спутаешь! Этот вон какой проворный, а муж твой уже лет тридцать как отбегался!
– Ты не знаешь! – Величана подалась ближе и вцепилась в его руку. – Он ведь оборотень!
– Что? – Лют тоже подался к ней, изумленно вскинув брови. – Етон?
В мыслях сверкнуло: вот почему так долго живет!
– Да! Только он не зверем оборачивается, не птицей, а самим собой! Собой, только молодым! Опять нынче обернулся и пришел за мной! Куда он меня хотел утащить? Что ему надо?
Люту было ясно как день, чего было надо мужику или парню, что пытался утащить Величану. Он и сам был бы не чужд таких стремлений, если бы не тревога и жалость.
– Опомнись, бедная! – Он неловко погладил ее по платку. – Ты прям как рехнулась слегка… Это от испугу, пройдет.
– Не пройдет! – Величана в смятении не поняла, о чем он. – Он раз в год, ночью, оборачивается собой же, но молодым. Ты сейчас видел его молодого. После свадьбы он так же вот обернулся – у меня будет дитя! Я не пойду с ним на краду, буду растить дитя, и если он умрет, я стану как ваша Ольга в Киеве!
– Да какое дитя…
Лют нахмурился, почти ничего не уловив из ее бессвязных взволнованных речей. На уме у него было одно: как она хороша даже сейчас, утомленная и растрепанная, как сладко смотреть ей в глаза, даже с этим полубезумным выражением, слушать ее голос, пусть даже она несет околесицу.
– Бедняжка… – Лют осторожно погладил ее по щеке, придвинулся и притянул ее голову к своему плечу. – Успокойся. Не бойся ничего! – Он обнял ее и стал гладить по спине. – Мы тебя в обиду не дадим.
Век бы не отпускал. Величана замолчала, прижалась к нему и вцепилась в кожух. И замерла. Дрожь наконец ее отпустила. Впервые за многие месяцы ей стало почти хорошо. Киянин Лют был ей совсем чужим человеком, но это сейчас и успокаивало – ведь муж, самый близкий, пугал ее, морочил, тянул во тьму, хотел от нее чего-то непонятного, но уж явно не доброго! Лют, ни к чему здесь не причастный, спас ее от лап Нави, держался как друг, и почему-то она верила, что он хочет ей добра. Вся душа ее была в расстройстве, будто треснули и рухнули опоры воли; хотелось попросить, чтобы он не отдавал ее обратно Етону, от которого теперь и не знаешь, чего ждать… Чтобы увез ее отсюда, за тридевять земель, подальше от всего этого… Объятия, в которых она очутилась сейчас, наполняли теплом и покоем. Впервые она ощущала близость мужчины, внушавшую не страх и отвращение, а безопасность, покой, отраду, наполнявшую каждую жилочку. Даже запах его кожуха, шеи, мягких волос, щекотавших ей лицо, казался сладким: от него в крови растворялось будоражащее блаженство. Снова вспыхнуло в мыслях – если бы мой муж был вот таким… Сердце залило волной счастья. Никаких страхов и тревог, мир, любовь и лад на всю долгую жизнь…
