И тут же внизу живота потянуло ноющей болью. Величана отстранилась и низко наклонилась над коленями.
– Что с тобой?
– Худо мне… – прошипела она сквозь зубы.
Боль отступила, и Величана выпрямилась. Схватила Люта за руку, будто эта рука могла спасти ее от любой беды. Но умом уже понимала – нет. Из этого жуткого сказанья ее так просто не увезут.
В дверь застучали, и они оба вздрогнули. Торлейв и Сватята вскочили с лавки у порога, закричали: «Кто там?», им что-то ответили. Оставив Величану сидеть на лежанке, Лют пошел к двери.
По пути остановился, быстро отпер ларь, вынул меч и накинул ремень перевязи на плечо.
Идите сюда, чертовы бесы, жалеть вас здесь никто не будет…
* * *
Пастух перекатал уже с десяток молодух, когда какая-то баба подняла крик: княгиня пропала! В таком же, как у всех, кожухе мехом наружу Величана не выделялась в толпе, поэтому ее исчезновение не заметили бы еще очень долго – если бы не Тишана, которая все это время искала ее и дергала за рукав то Далемирку, то Изладу, то бабу Бегляну. Тишана и перепуганная Далемирка выскочили из ворот и увидели – долговязый «волк» уносит какую-то женку вниз, к реке. Не разглядев, кто там, Тишана с воплем метнулась следом, но ей навстречу выскочил другой «волк» и опрокинул на снег.
Постепенно поняв, что женки зачем-то дерутся с лесными гостями, толпа из святилища устремилась к ним – но тут у нее на пути встали те «волки» с Пастухом во главе, что находились внутри валов. Началась свалка, а когда наконец «волки» выпустили людей на склон, там уже не было ни того длинного, ни княгини. Только вывалянные в снегу, растрепанные Тишана и Далемирка кричали, что-де княгиню уволокли неведомо куда. К счастью, вслед за Далемиркой прибежала ее сестра Теклина, отданная замуж в род боярина Кетилуги, и она разобрала, что в схватке возле княгини кричали на русском языке.
– И не наши это были, мне сдается. – После драки она задыхалась и пыталась двумя руками передвинуть на место съехавший на ухо повой и платок. – Ки… киевские.
Где стояли киевские гости, всем было известно. Толпа устремилась к Ржигиному двору. «Волки» во главе с Пастухом исчезли. Старшие бабы себя не помнили от ужаса – а что, если княгиню уволокли «серые братья»? Про такие дела хорошо слушать сказки на супрядках, сидя в тепле и уюте на прялочном донце, но никто не хотел увидеть это воочию. Гнев старого князя жутко было представить. Особенно испугались Говоруша и еще пара старших женщин, кто знал о беременности Величаны. Второй раз за пятьдесят с лишним лет у князя появилась надежда дождаться потомства! «Не зря за ней волки пришли! – стучало в голове у Говоруши. – Проклятье… Недруг старинный из Нави тех волков послал…»
Князь Етон хоть и стар, а рука у него по-прежнему тяжелая…
На гостиный двор их сперва не хотели пускать: киевские отроки затворили ворота. Убедившись, что здесь лишь бабы и городские старцы, велели обождать. Потом, когда из своей избы прибежал полупьяный Ржига, пустили внутрь троих – Чудислава, Говорушу и Бегляну. Без личины из грозной строгой Мокоши та вновь стала просто старухой, припадающей на ногу при ходьбе.
Перед дверью избы их встретил киевский боярин – Лют Свенельдич, с мечом на плечевом ремне.
– Что надо, старче? – неприветливо бросил он, окинув Чудислава взглядом.
– Княгиня наша… у тебя? – едва дыша после бега, вымолвил Чудислав.
– У меня.
Все трое аж застонали от облегчения; радостная весть перескочила тын, и толпа снаружи завопила.
– Почто она у тебя? – заголосили Говоруша и Бегляна. – Отдай княгиню нашу, не гневи богов!
– Что же вы вашу княгиню так худо бережете? – Не двигаясь с места, Лют положил руки на пояс. – Кабы не я, уволок бы ее волк лесной! Вы две, войдите! – Он кивнул Говоруше и Бегляне.
Те прошли в избу и устремились к Величане. И вновь разразились воплями: княгиня съежилась на Лютовой лежанке, на боку, поджав ноги к животу.
– Худо мне… живот… дергает… больно… – шептала она.
Бабы в испуге переглянулись. Говоруша метнулась наружу, умоляя Люта скорее дать сани и лошадь. Когда сани уже стояли у двери, Лют подошел к Величане и наклонился над ней. Он уже понял ее положение, а негоже мужчине касаться женских дел. Но теперь, после всего, он не мог держаться в стороне, когда ей вновь грозила беда. Только вот в этой беде он уже не в силах помочь. Лишь поднять ее со всей осторожностью на руки, вынести и уложить в сани. Сняв кожух, Лют накрыл им Величану – а то замерзнет по пути.
– Довезете? – Он хмуро глянул на Чудислава. – Или отроков с вами послать, чтоб нечисть отгоняли?
– Да нечисть разбежалась. Тут другая теперь беда… – вздохнул Чудислав.
Толпа баб валила впереди. В шубах мехом наружу, с личинами за спиной или у пояса, испускающие горестные вопли, они казались стаей беспокойных духов. Мало кто знал, что стряслось с княгиней, но что встреча с «волками» не принесла ей добра, уже видели все. Чудислав шагом вел под уздцы лошадь, Бегляна сидела в санях возле Величаны, накрытой чужим кожухом поверх своего, а Говоруша брела с другой стороны, опираясь на высокий пест. Сзади валил народ, все увеличиваясь в числе. Все, кто гулял по улицам и дворам, теперь собирались, видя непонятное. Уже носился слух, что «княгиня умерла», «княгиню волки заели», и в задних рядах кричали, как по покойнице.
* * *
Когда Величану привезли домой, старый князь, утомленный празднеством, уже ушел к себе спать, и его решили пока не тревожить. Княгиню перенесли к ней в избу, уложили на лежанку, стали раздевать… И вот тут стал ясен весь ужас случившегося: подол платья и сорочки под ним был залит кровью… Ее обмыли, Говоруша велела заварить нивяницы и брусничного листа, что запирают кровь при женских недугах, но помочь было уже ничем нельзя. Молодая княгиня потеряла столь долгожданное дитя. Проклятье Вещего и пятьдесят с лишним лет спустя сохранило силу…
Сказать об этом князю не решился никто. Утром рыдающая Тишанка рассказала Думарю, и тот попросил Етона наведаться к княгине – дескать, худо ей. А тот, вглядевшись в бледное, с закрытыми глазами лицо жены, все понял сам.
– Ски… скинула? – прохрипел он, обернувшись к Говоруше и Бегляне.
Те так и сидели здесь с ночи, лишь сняли мохнатые кожухи. Сами бледные, с помятыми морщинистыми лицами, они были как две печальные судички, против воли посланные обрезать столь драгоценную нить… сжечь кудель, едва приготовленную Мокошью для пряжи новой судьбы.
– Унемысловна! – Етон сел на край лежанки и наклонился к лицу Величаны. – Ты жива? Как оно вышло?
Сам он будто еще на десять лет постарел за эти мгновения. Стал похож на проколотый мех, откуда быстро вытекает мед жизни. Руки сильно дрожали, когда он попробовал расправить одеяло на груди Величаны.
– Это что за ветошь? – Он вдруг заметил, что жена укрыта поверх одеяла чьим-то чужим черным кожухом, явно мужским. – Ей же тяжко, уберите!
