«С того света, что ли, выглянул?» – хотела спросить Эльга. А Малуша не просто сидела рядом с увечным на мостках, будто здесь и было ее место: возле нее стояла большая деревянная миска, из который они, судя по всему, угощались вдвоем.
– Что ты здесь сидишь? – спросила Эльга.
Ее служанки ели в поварне, и Малуша с ними. И не во время пира, когда им нужно работать.
– Я… – Малуша вскочила и шагнула к ней, будто пытаясь заслонить собой увечного. – Я тут… с нищими… потому что… ты сама говорила: они образ Божий на себе несут! И кто с ними ест – с Богом ест.
С широко раскрытыми глазами Эльга выслушала эту речь, пытаясь вникнуть в сбивчивое объяснение. Отроки стояли вокруг, Беляница за спиной у княгини мысленно казнила себя за недосмотр. Бродяги со всего двора сползались поближе, поглядеть, чем дело кончится. Может, княгиня разгневается и прикажет выгнать всех, а может, еще чем пожалует.
– Ты себе… и сотрапезника нашла, – промолвила изумленная княгиня, сама еще не поняв, побранить Малушу за этот выбор, похвалить или посмеяться.
– Краше не сыскать, – язвительно заметила Беляница, с грозным видом скрестив руки на груди, над звенящими на поясе железными ключами от клетей. – Маков цвет!
– Он добрый! Его Малко зовут… почти как меня.
– Откуда ж он взялся? – Княгиня, стараясь не морщиться, осмотрела одноглазого гостя.
Тот уже был на ногах и стоял в полупоклоне, смиренно склонив голову и не смея взглянуть на госпожу. Однако Эльга, за жизнь перевидавшая немало склоненных голов, чувствовала: робость эта притворная. Бродяга дрожал под ее взглядом, но исходило от него ощущение не столько страха, сколько напряжения и решимости. Эльга едва не попятилась, как от злобного пса, но удержалась: кругом отроки, что это чучело может сделать ей дурного?
– Из Ко́льца я, – пробормотал бродяга. – Из земли Деревской.
– Давно ль у нас?
– А вот с весны нынешней. Прослышали мы, что княгиня нового бога из земли Греческой привезла, – при этих словах одноглазый все же бегло взглянул на нее, но не поднял взгляд выше ожерелья, – и тот бог, значит, добрее прежних всех, особенно к людям бедным и Долей забытым. Захотелось вот разузнать, что да как.
– И что же? Разузнал?
– Ригора болгарина слушаем. Красно говорит…
– Малко уже оглашение прошел! – сообщила Малуша. – Ему и в церковь теперь можно входить.
– Вы о Боге, что ли, беседуете?
Эльга не привыкла, чтобы домочадцы или гости лгали ей, но не могла отделаться от чувства, будто ее дурачат.
– О Боге.
– Ну… Бог с тобой, – обронила Эльга и двинулась дальше. Сделав, однако, метку в памяти расспросить отца Ригора о Малко из Кольца. Правда ли он оглашенный?
Разве не этого она хотела – распространения веры Христовой на всех жителей Руси, всех родов, городов и состояний? И разве плохо, что Малуша, девчонка, не просто крестится вслед за госпожой, но и впрямь хочет угодить Христу?
Перед тем как уйти, Беляница подошла к Благомыслу, сотскому, и шепнула, кивнув на Малушу:
– Ты доглядывай… скажи отрокам. Как пойдет этот хрен со двора, чтобы девку не свел. Знаем мы этих…
Благомысл только кивнул. Если бы он и его отроки позволили такое хищение имущества госпожи, их бы всех стоило выпороть.
* * *
Впервые Малуша увидела этого человека возле церкви. По неделям княгиня со всем двором ходила в церковь Святого Ильи на Ручье, и Малуша сопровождала ее в числе всей домашней дружины. Она не ездила с Эльгой в Царьград – была тогда еще мала, но приняла крещение в числе прочей княгининой челяди, когда та воротилась. Христовых людей в Киеве постепенно прибывало: многие верили, что всеми почитаемая княгиня не выбрала бы греческого бога, если бы он не был хорош и служение ему не обещало бы особенного блага. Многие из славян крестились, попав в полон и будучи проданы в каганат – там закон запрещал держать в рабстве христиан. Христианские общины поддерживали новообращенных, и почти все они, кому удавалось вернуться на Русь, оседали в Киеве. Здесь им сама княгиня помогала пристроиться к делу, чтобы кормить себя. Всякую неделю после церковной службы у нее в гриднице устраивался пир для всех киевских христиан, и допускали людей всякого звания – от бояр до бродяг. Хотя сидели те и другие, разумеется, на разных концах стола.
– Была ж тебе охота! – с изумлением и насмешкой восклицал поначалу Святослав. – Отроков кормить – это дело, но от этих-то вонючек ты службы не дождешься! Только вшей нанесут!
– Господь Иисус так повелел: если делаешь пир, то зови бедных, увечных, странников, они воздать платой или службой не могут, но за них воздаст сам Христос блаженством в Царствии Небесном, – отвечала она. – Ты бы сам послушал, как Ригор про это говорит.
Князь отца Ригора слушать не желал, но Малуша слушала часто, и не только в церкви. Княгиня порой звала его к себе в гридницу или в жилую избу, и он рассказывал о вере Христовой ей и ее приближенным женщинам, пока те шили или пряли. Малуша слушала, среди других служанок, занятая обычно вязанием чулка, и порой даже забывала о работе, но княгиня не бранила ее за это. Поучение о милостыне с первого раза понравилось Малуше больше всякого другого: так красиво это было.
– Милостыня любезна Богу и близ Него находится, легко всякому испрашивает милость Господню, – говорил отец Ригор. – Такова ее сила, что спасает она даже павших и согрешивших. Узы она разрешает, мрак разгоняет, огонь угашает. Беспрепятственно отверзаются для нее врата небесные. Как если царица входит в дом свой, никто из стражей у дверей не смеет спрашивать, кто она, но всякий немедля ее с почтением принимает, – так бывает и с милостыней. Поистине она есть царица, делающая людей подобными Богу…
Слушая это, Малуша так живо видела царицу, в блеске цветного платья и дорогих уборов входящую в дом, – разумеется, царица эта была точь-в-точь как Эльга. Украдкой посматривая на госпожу, Малуша видела, что княгиня слегка улыбается, словно этой ей воздавали хвалу.
– Милостыня легка и быстролетна, имеет крылья золотые и полет, услаждающий ангелов. Подающий милостыню станет как голубица, чьи крылья серебром покрыты, а перья чистым золотом. Летает она, как голубь, золотой и живой, с кротким оком и взглядом нежным. Ничего нет прекраснее этого ока…
От красоты этих речей теснило в груди и на глаза просились слезы. Малуша так и видела перед собой эту голубицу – с серебряными крыльями и золотыми перьями, с нежным взглядом кротких очей. Пальцы с костяной иглой замирали и вместо шерстяной пряжи ощущали мягкость теплого птичьего тельца. В эти мгновения все существо ее прониклось знанием, как прекрасна милость Божия.
– Она есть дева с золотыми крыльями, разукрашенная и имеющая лицо белое и кроткое; предстоит она престолу царскому. Когда подвергаемся мы суду, она прилетает внезапно, является и осеняет своими крыльями, от кары избавляя. Богу она угодна более жертвы…
