Недооценили они его тогда. Привыкли думать, что их беда и земле Деревской проклятье – Свенельд. А как старого пса Волос прибрал у всех на глазах, решили, что теперь древлянам воля. Сочли, что сынок, все те года просидевший в Киеве возле князя, будет пожиже отца. И просчитались. Свенельдич оказался упрям, как волк, и хитер, как змей. Они думали, что держат его в руках, а он вывернулся даже не ужом – туманом. И туман этот тут же окрасился деревской кровью…
Сразу Свенельдич его не узнал. Все сошло хорошо – как и с княгиней. Но после того Володислав поспешил убраться со двора. Покоя не было – пристальный взгляд Свенельдича будто тянулся вслед за ним. Прямо в ночь Володислав ускользнул из Киева и бором побрел на полуденную сторону – к Витичеву. Даже если будут искать, то не здесь. А западнее – где Колец и иные уцелевшие городцы древлян.
В Киев он сходил не зря. Толкаясь на торгах и пристанях, Малко наслушался рассказов о прошлой осени и зиме и теперь знал: кроме него, у Святослава киевского есть и другие родовитые враги. Приниженные, но не уничтоженные…
Часть пятая
Шла последняя седмица перед Купалиями, когда войско Святослава достигло реки Горины. Позади остался Веленеж и Деревская земля, подчиненная киевским русам; впереди лежали владения русов волынских. Немало рек брало исток в том краю и текло на восток, к Днепру, но в верховьях они мало были пригодны для прохода большого войска в лодьях. Святослав привел около тысячи человек – всю свою большую дружину с прибавлением боярских дружин Полянской земли. Князь не требовал собирать ополчение, но нашлось немало охотников пройтись по богатой Волыни, в той ее части, что не была затронута войнами последних десятилетий и потому сулила богатую добычу – полон и разное добро. Сам молодой князь после возвращения из полюдья с большой охотой ухватился за возможность новой войны, но и старшая дружина находила, что очень недурно прибрать наконец к рукам еще одну часть пути к мораванам, уграм и баварам. Тем более что Етон по старческой дурости дал Святославу такой повод для похода, который никак нельзя было оставить без внимания.
Шли через Деревскую землю, и по пути к киевскому войску присоединился Олег Предславич, нынешний князь деревский, сидевший в новом городце Вручем. Родной внук Вещего, он какое-то время был киевским князем, но двадцать лет назад его изгнал со стола молодой Ингвар. Однако князь сумел сохранить не только жизнь, но и дружбу с княгиней Эльгой, своей двоюродной теткой. Благодаря этому после истребления рода деревских князей из Искоростеня их осиротевшая земля была вручена Олегу-младшему на условиях подчинения и дани Киеву. К тому же он теперь приходился Святославу тестем – прошлой осенью Святослав взял в жены его дочь Горяну, хоть и против их воли. Но Олег Предславич смирился с этим. Человек умный и не лишенный храбрости, он был слишком мягкосердечен для вражды с родней и, как истинный христианин, безропотно принимал волю Божью. Оказавшись у стремени своего молодого зятя, теперь он был вынужден вместе с ним идти в поход на запад и пополнил войско сотней своих гридей и оружников.
К Горине киевское войско подошло со стороны верховьев Хоморы и какое-то время двигалось по долине вдоль русла, выбирая место для переправы. В этих местах река была не слишком широка, и половодье, приходившееся на месяц травень, уже спало. Впереди шел верховой дозорный десяток с малым стягом Святослава, своим хорошим снаряжением и общим видом без слов сообщая чужой земле: пришел на тебя князь киевский!
Возглавлял киевский передовой разъезд Игмор, сын Гримкеля Секиры. Гримкель, сотский Ингваровых телохранителей, погиб в один день со своим князем, как отцы и еще немалого числа нынешних Святославовых гридей. Игмор, ровесник Святослава, здоровяк с красным от солнца лицом, рыжей бородкой и волосами, заплетенными в две светлые косы, человек не очень глубокомысленный, но храбрый и верный, пользовался наибольшим доверием князя – особенно после изгнания Улеба.
С запада, из-за реки, донесся звук рога. Отроки переглянулись и прибавили хода. Тропа вышла из гущи прибрежных ивовых зарослей, глазам открылась долина реки, и стало видно, что на другом берегу стоит войско. На зеленой траве белели шатры, кое-где стояли шалаши, покрытые уже увядшими ветвями и еловыми лапами, паслись лошади. И везде были люди – многие сотни белых и серых рубах метались туда-сюда, собирались к широкой желтой отмели. Блестело на солнце железо клинков.
Игмор лишь оглянулся на трубача – тот вскинул рог и протрубил знак для идущей позади киевской рати.
Между пологими берегами Горина разлилась широко: из сильного лука едва добить с одного до другого. И брод был широкий, шагов полста.
– На самой середине вода лошади по грудь, дно прочное, – докладывал князю Игмор, вернувшись к войску. Он проверил сам, заехав верхом до середины реки, и по возвращении привез в щите две засевшие вражеские стрелы. – Даже с обозом перейдешь – кабы бы не Старый Йотун на той стороне. До середины их луки добивают, хрясни их Перун…
Когда к реке вышло основное войско, уже сотни четыре пеших бужан были готовы к бою: крепкая стена щитов преграждала дальний конец брода. Сверкали на ярком солнце ряды шлемов и копейных жал. Сразу видно: гриди, не ратники, – оценил Святослав, с коня оглядывая противника. Ратники, собранные по весям, стояли выше по склону берега. Их было легко отличить: из оружия перенасаженные топоры и копья, шлемов и щитов ни у кого почти нет, разве что у бояр. Еще выше, на гребне берега, трепался на ветру стяг самого Етона.
Дивиться было нечему: Етон не мог не понимать, что киевский князь не стерпит оскорблений. И у него было почти полгода на то, чтобы собрать и снарядить войско, а потом выслать его к месту вероятной переправы в тот срок, когда примерно стоило ждать нападения.
К Святославу подъехал Асмунд – его вуй, бывший кормилец и ныне воевода.
– Лучников у них много. – Он слегка показал плетью. – И стоят удобно. Пойдем через брод – станут поверх своих рядов бить.
– Сам вижу, – дернул углом рта Святослав.
– Так давайте их от берега отгоним, – предложил Лют.
– Ты, что ли, возьмешься? – обернулся к нему Святослав.
Игмор и названые братья из числа ближних гридей Святослава переглянулись, ухмыляясь. Свенельдичу-младшему здесь не доверяли. Он был братом того, в ком Святослав с отрочества видел соперника. Со дня смерти Ингвара Святослав, тогда тринадцатилетний, делил власть с матерью-соправительницей, а Мистина все это время оставался ее первым советником, воеводой и правой рукой. В семьях старых гридей и Олеговых бояр ходило немало рассказов о скрытом соперничестве Ингвара с его побратимом, что окончилось только со смертью князя. Соперничестве во всем: в ратной славе, удаче, влиянии на русь и полян. Мистина никогда не пытался явно оттеснить своего побратима от власти, но через него осуществлялись все решения, принятые Ингваром, а после его смерти – Эльгой.
И могло ли соперничество этих двоих не затронуть сам источник власти русов в Киеве – Эльгу и ее любовь? Много лет Святослав пресекал эти разговоры, оберегая честь матери. Но в последний год стало ясно, что молодой князь и впрямь неявно получил Мистину в отчимы. Мистина умел держаться так, чтобы не задевать самолюбие «пасынка», не жертвуя своим; не вмешивался в его дела, не допуская в то же время до своих. После изгнания Улеба напряженность между вырастившим его Мистиной и Святославом еще больше возросла, и многие опасались, не дошло бы до открытой вражды между молодым князем и тайным мужем его матери. А многие, из числа недругов того и другого, надеялись на это.
