– Ну что, княгиня, отдохнула? – обратился к ней Етон.
Он сам поджег высоченный, как две избы, костер и теперь сидел на мягких подушках подле нее, с серебряным кубком в руке, издали любуясь пламенем. На кошмах были расставлены широкие блюда и корыта с разными закусками, жареным мясом, стояли бочонки с медом, пивом, квасом. Старейшины из разных мест поочередно подходили к князю, кланялись, он приветливо отвечал каждому, сам выпивал с ними, спрашивал, как жизнь, удачно ли отсеялись, какой ожидается покос, хорош ли приплод у скота. Величана тоже кивала, улыбалась старейшинам своей земли, предлагала угощение. Кое-кого она уже знала по пирам осени и зимы, других старалась запомнить.
– Нужно тебе еще одно дело нынче сделать, – продолжал Етон, пока рядом были только свои ближние бояре и гридни.
– Какое же?
Величана подавила вздох. Ей уже никуда не хотелось идти. К пляскам, не в пример прошлых годов, не тянуло. Всякая девка веселится, ждет жениха и свадьбы, а с нею перехода к новой, счастливой жизни. Но вот свадьба миновала… и ты уже не девка, и забот полон рот, и вместо счастья ждешь уже лишь передышки. И это навсегда. Правду говорят, что девка цветет до свадебного венка.
– Пойдешь нынче ночью травы собирать. – Етон слегка наклонился к ней. – Чудесные. Как водится.
– Травы? – Величана широко раскрыла глаза.
Конечно, она знала, что в купальскую ночь собирают травы – целебные и волшебные. Ее учили этому сызмальства, всякий год они с матерью ходили за травами. Но сейчас она и не думала об этом. Ожидаемое волшебство – когда кажется, что чудесная сила разлита в синеватых сумерках и ты вдыхаешь мощь самой земли, – все никак не приходило. Чудоносная сила не сгущалась в воздухе – нынче была обычная ночь, только очень шумная и полная суеты. Сильнее заботило, чтобы всем старейшинам хватило угощения, чтобы вовремя послать холопов принести еще хлеба или сала. Без ощущения волшебства сам воздух казался жидким. Давило разочарование, и не ощущалось никакого подъема – только усталость и грусть. Чего же тут наберешь? Веников разве, полы мести.
– То мне для здоровья нужно, – напомнил Етон. – Постарайся ради мужа, набери зелья, потом всю зиму будешь поить меня, силы мои укреплять. Вон и Виданка пришла, – Етон глянул на кого-то в толпе поверх головы сидящей жены. – Она тебя проводит. Самые сильные зелия покажет.
Величана не посмела возразить вслух – как могла она отказаться выполнять первую свою обязанность в самое подходящее для этого время! Но на лице ее ясно отразилось смятение, и Етон нахмурился.
– Я боюсь леса! – вырвалось у Величаны.
Почему-то вспомнился муж в молодом облике – зверь лесной, с волчьей шкурой на плечах.
– Виданка тебя в обиду не даст. Ей и все тропы ведомы, и звери лесные у нее в подчинении – при ней никто не тронет.
Етон будто знал, чего она боится – во взгляде его угасших глаз под тяжелыми морщинистыми веками таилась некая особая мысль. Величана похолодела. Напрасно она верила, будто старый муж может желать ей добра. Нынче утром она думала, что земля и вода выпьют все ее живые силы ради благополучия рода и племени… и князь плеснецкий тоже видит в ней жертву… но кому?
– Не противься воле моей! – тихо добавил он, так что и сидевшие рядом бояре не услышали, но в голосе его были холод и твердость клинка. – Коли не пойдешь с Виданкой – не пережить мне сего года. Забыла, что у нас война на пороге? Святослав киевский смерти моей ищет. Только ты можешь мне спасение найти. А не то придет за мной Кощей, да и тебя со мной на краду утащит. О себе порадей, о жизни своей молодой. Будешь мне послушна – останешься жить. Может, такого еще счастья дождешься, какого и не чаешь себе.
Едва дыша, Величана смотрела на него во все глаза. Не пережить сего года… Но можно ли избежать смерти? Пристальный и повелительный взгляд Етона говорил: да, можно. Но только если она будет выполнять его волю… ни о чем больше не спрашивая.
Из толпы вышла женщина: не молодая, но и не старая, худощавая. Простая серая одежда, две полуседые косы, спускавшиеся на грудь из-под платка, сразу давали понять, что это не хозяйка дома. Ни рода, ни места в семье нельзя было прочесть в узорах ее пояса или вышивке сорочки: все было гладким, как у русалки, «лесной женки». На лице с острыми чертами играло сдержанное лукавство, будто она всему свету белому приготовила некую каверзу… впрочем, может быть, и не злую.
– Будь жива, Виданка! – Етон кивнул в ответ на ее поклон. – То я все к тебе в лес ходил, а теперь ты ко мне в мир людской пожаловала. Угощали тебя старики? Не желаешь ли чего? Меду выпьешь?
– Будь жив, княже! – Виданка еще раз поклонилась. – На добром слове спасибо. Угостили меня, не пожалуюсь.
– Все ли приготовила… как мы уговорились?
– Все при мне! – Женщина прикоснулась к мешочку на шее. – А ты…
Взгляд ее наконец остановился на Величане. И та вновь почувствовала себя девчонкой. Желтоватые глаза лесной женки смотрели на нее без злобы, с легким любопытством, но от этого любопытства делалось неуютно.
Именно так смотрел на нее Етон в ту дивную ночь после свадьбы – когда пришел в первый раз, еще стариком, чтобы открыть тайну своего преображения и уйти, пообещав вскоре вернуться молодым…
– Будь цела, княгиня! – Виданка подчеркнуто почтительно поклонилась госпоже, которая годилась ей в дочери. – Пожалуй-ка со мной.
– Мне идти с ней? – Виданка обернулась к Етону с мольбой в глазах. – Княже, мой господине…
– Да что с тобой! – Етон нахмурился, и Величана видела, что он сердится не шутя. – Все бабы травы собирают в сию ночь, и никто не боится. Что на тебя робость такая напала? Ступай, времени не теряй. До утра мне, что ли, уламывать тебя прикажешь? Волков забоялась? С Виданкой не тронут. Она «волчье слово» знает.
Дрожа, Величана поднялась с кошмы. Она раньше слыхала о Виданке, хоть никогда ее не встречала. Когда зимой Величана хворала, боярыня Говоруша предлагала послать за ней, но Величана тогда и слышать не хотела ни о чем таком, что приходит из лесной тьмы.
Воспоминания той осенней ночи вдруг ожили во всем цвете, будто повеяло среди купальских костров той стылой прелью со двора и хлебным духом от свежей ржаной соломы ее свадебного ложа. Виданка была ничуть не похожа ни на старого Етона, ни на молодого, но чем-то неуловимым казалась сродни им обоим.
– Идем со мной, княгинюшка, – лесная женка ласково протянула руку, хотя и не коснулась ее из почтительности. – Не бойся, я тебя в обиду не дам. Волки наши смирные, слушаются меня.
– Ты – волчья мать? – спросила Величана, знавшая, что бывают такие волхвы.
– Ближе меня у здешних волков родни нет, – усмехнулась Виданка. – А у меня другого рода нет…
– Как так?
– Лет двадцать с лишним назад была я девка как девка. Пошла раз на Купалии гулять, да загулялась, от своих отстала, и повстречались мне серые волки…
