Возвращаясь домой, Виданка ожидала найти избу пустой. И намеревалась на днях сходить к «волкам», чтобы узнать, чем закончилась беседа. Но возле дровяника были привязаны две лошади, на лавке у стола сидел Думарь, а на скамье тяжело храпел сам Етон.
– Утомился, – коротко пояснил гридень. – Всю ж ночь не спал, не по силам ему. Чай, не отрок, до зари скакать.
– И что? – шепнула Виданка. – Сговорились они?
И ощутила, как дрогнуло сердце. Казалось бы, какое ей дело? Но стало вдруг страшно при мысли, что ее выкормыш выйдет против киевского князя с мечом в руке…
Думарь так же коротко качнул головой. На суровом худощавом лице его читалось осуждение. Рысь разбил все надежды и погубил труды шестнадцати лет.
– Из-под песьего бока вынули его, стервеца, растили, кормили, учили, – буркнул Думарь, считавший и себя отчасти причастным к измене. – Настал час, когда стал нужен, – а он в кусты. Эх…
– Он вам не забава, – сдержанно возразила Виданка. – Ему своя судьба.
– Он – пес! Князь его человеком бы сделал… ни рода ведь, ни отца, ни матери…
– Ни рода, ни отца. Только он сам у себя и есть. Вот он о себе и радеет. А вы чего хотели?
Думарь только махнул рукой. Его отец-рус пал в какой-то из битв лет сорок назад, его единственной семьей была Етонова дружина, но ради верности ей он пошел бы на смерть без колебаний.
Етон проснулся только после полудня. Виданка предложила ему и Думарю киселя, печеной рыбы и отвар из свежих трав с прошлогодним медом. То ли отдых и пища подкрепили Етона, то ли сон привиделся добрый, но он не выглядел особенно удрученным.
– Что, Виданка, – заговорил он, покончив с едой. – Не возьмешься ли судьбу мне предсказать?
– О поединке задумался, батюшка?
– Об этом. Я ведь не волк, мне в кусты не сбежать. Да и не хочу. Жизнь моя уже немного стоит, а вот честь, за долгий век не запятнанная, подороже будет. Хотел я щеняте нашему удружить, ради его счастья сам себя готов был обречь на смерть безвестную. Да судичек приговор всего на свете сильнее – кому не суждено чести и славы, того насильно не прославить. А мне от своей чести не уйти. Погибну с мечом в руке, войду к богам и славу обрету вечную. Так ведь и будет, да?
Етон говорил с уверенной бодростью, но на последнем слове голос его дрогнул. В глазах читалась смутная надежда. На что? Что эта худая лукавая женщина изменит приговор всесильных хозяек судьбы?
– Погадать тебе, стало быть? – Виданка улыбнулась углом рта. – Да я и без гадания знаю судьбу твою.
– Да ну? Мудра ты. Ну, поделись, что тебе открылось?
– Тебе ведь твой бог три срока человечьих обещал?
– Так.
– А ты разве прожил уже девяносто девять лет?
– Нет, – Етон покачал головой. – Лет мне, так мнится, семьдесят пять или семьдесят шесть… если промахнулся, то ненамного. Девяти десятков нет, это верно знаю.
– Ну а ты же богу своему веришь? Значит, тебе жить еще лет двадцать с лишком. Тут и гадания не надобно.
– Так что же, по-твоему, – Етон взглянул ей в лицо, – я киевского молодца одолею?
– Ты годами стар, да удачей силен. А у того молодца…
– Святослав удачей беден, – поддержал Думарь. – Сам же помнишь, княже, что про него говорят. В последние годы ни в чем ему удачи нет. Может, здесь-то его и конец ждет.
– А уж коли ты такого молодца одолеешь, то слава твоя в сорока коленах не иссякнет! – добавила Виданка.
– Ну, вы напророчили! – Етон усмехнулся. – А… один тролль. Я ли Святослава одолею, он ли одолеет – слава меня не минует. А что мне еще надо в мои-то годы!
Вскоре верный гридень подсадил старого князя в седло. Стоя у порога, Виданка смотрела, как удаляются по тропе два лошадиных хвоста и постепенно стихает невыразительный голос Думаря, поющий «Дремлет ворон на скале».
Старик не откажется от поединка. Наверное, не отказался бы, даже не скажи она ему то, что сказала. Он ведь не лесной зверь, что привык оберегать свою жизнь как главную ценность. Князь живет на глазах у людей и богов, ценит честь куда дороже жизни. И если Етон выйдет на поединок и погибнет… Этим он поможет не только себе, но и тому, от кого вчера отказался.
«Ты верно сделал, что ушел вчера, мой волчонок, – думала Виданка, ловя слухом последние отзвуки «зимней ночью темной». – Но ты вернешься. Я не мать тебе, но я дам тебе новую жизнь. Такую, какую никогда не дала бы твоя родная мать, кто бы она ни была…»
* * *
«Не те травы мы с Виданкой собирали», – только и подумала Величана, услышав новости.
Есть немало зелий, помогающих от разных старческих хворей. Брусника и нивяница – от боли в суставах. Мята, «огненная трава» и корень черной бузины – от бессонницы. Крапива – чтобы голова не кружилась. Дубовая кора – от поноса.
Но нет корешков, способных помочь от острого меча в руке молодого, сильного, умелого противника. Именно от этого, не от дедовской немощи, Етону плеснецкому предстояло умереть. И уже совсем скоро.
Не прошло и трех дней после памятных Купалий, как в Плеснеск вернулся боярин Стеги и привез с собой Святослава киевского. Того самого, кого Величана опасалась с отрочества – видела в нем то губителя, то жениха… И вот он пришел, но не за ней. До нее ему и дела нет. И однако он погубит ее, как топор губит молоденькую березку – одним ударом хищного лезвия. До замужества она думала о Святославе больше, чем могла признаться родичам, воображала его то так, то этак, но теперь, когда он и впрямь был совсем рядом, ее даже не тянуло на него взглянуть. Нужды нет. Хорош он собой или уродлив, его суть для нее одна – Кощеева.
При Святославе было лишь десять гридей и двое бояр, тоже с малой дружиной, но на Горине стояло войско более чем в тысячу человек. Там же осталась и Етонова рать под началом Семирада – кияне и бужане раскинули станы над рекой, каждый на своем берегу. А Святослав явился, приняв вызов Етона. Кияне остановились на Раносваровом дворе, и каждый день плеснецкие бояре ходили туда на поряд. Впрочем, условия были несложны.
– Биться на мечах, щиты заменить два раза, – повторил Стеги перед престолом своего князя. – Можно иметь при себе секиру и скрамасакс. Кто одолеет, тому все имение отходит – земля, добро, семья. Победителю остается право добить побежденного или помиловать.
– Нет уж, никакой милости, – качнул головой Етон. – Еще при отце моем говорили: в круг входят двое, выходит один. Второго выносят мертвым. Передай ему – я себе милости от него не прошу и ему не обещаю.
Величана сидела на своем престоле, прямая, с неподвижным лицом. Но сердце билось так, что всю ее трясло. Стеги привез с берегов Горины ее смерть. Ту самую «наглую смертушку», внезапно приходящую к молодым и полным сил. Ту, которую ей предрекали с рождения. Которую она ждала с тех пор, как узнала, за кого ей идти. Но сколько она ни думала о краде Етоновой, где и для нее приготовят место на ложе, эта крада все казалась далекой. И вот она уже рядом. Поединок – завтра. Погребение – на третий день. Стало быть, ей жить осталось четыре дня. И малое дитя сочтет по пальцам одной руки.
