Этот новый век придет для всех здесь, кроме нее, Тишанки и Пригрева – любимого Етонова холопа-постельничего, что его одевал и раздевал. Они пойдут с ним, господином своим. А навстречу этой мысли летела мысль об ореховых глазах Люта – эти две мысли сталкивались, как два сокола в воздухе, бились грудь к груди, стараясь вытеснить одна другую…
У ворот святилища все спешились. Каменная вымостка была выметена, от идолов убраны купальские венки, взамен повязаны чистые длинные рушники – Величана с боярынями сама вчера потрудилась. По сторонам площадки стояли два рыжих бычка – жертвы за того и другого противника. Боги получат свою долю, а остаток победитель и побежденный разделят между собой. Уже потом – когда один из них сядет за стол в гриднице, а другому его часть положат в могильную яму.
Собрались все плеснецкие бояре и старейшины семей. Даже мороване-христиане явились, хотя обычно никогда не показывались в святилище. Теперь они стояли кучкой у ворот, спрятав шейные кресты под одежду, и косились на идолов. Время от времени крестились.
Для князя из обчины вынесли скамью. Величана стояла позади него, в окружении бояр, когда в воротах показались кияне.
Она сразу увидела и узнала их обоих. Взгляд невольно заметался. Святослав – среднего роста молодец, лишь на несколько лет старше ее. Он был довольно недурен собой, но решительное и замкнутое выражение лица оттесняло красоту, не оставляло ей никакого веса. Синий кафтан с отделкой голубым шелком подчеркивал голубизну глаз. Походка ровная, легкая, решительная. Меч с золоченой рукоятью на плечевой перевязи, три одинаковых щита в руках оружничих – белый сокол на красном поле.
Все это Величана охватила беглым взглядом, который вдруг стал очень зорким и цепким, – вмещал куда больше обычного. Она знала, как важен этот человек в ее судьбе, но не могла сосредоточить на нем свои мысли – чуть позади шел Лют. Правая рука была согнута и подвешена к шее, на плече – лубки из двух дощечек, синий кафтан слева надет в рукав, а справа только наброшен. Бледное, осунувшееся лицо Люта было таким замкнутым и сосредоточенным, будто выйти на смертный бой предстояло ему. Сейчас никто не счел бы его красивым – щеки запали, возле глаз отеки. Но даже в ровных бровях читался вызов.
Кроме него, при Святославе был еще один человек явно знатного рода и высокого положения – лет пятидесяти, суровового вида и такой рослый, что голова его возвышалась над толпой гридей.
– А Олег Предславич-то как постарел, – сказал позади нее Чудислав. – Только по росту признать…
– Чего ж ты хочешь, батька? – ответил боярин Рудовит. – Мы же его двадцать лет не видели.
– Ровно двадцать, да, – согласился Чудислав.
Олег Предславич остался в стороне, когда оба князя принесли богам своих бычков и их знатные соратники подошли, чтобы, положив руки на головы жертвенных животных, засвидетельствовать условия поединка. Олег Предславич стоял, скрестив руки, с замкнутым лицом; Величана видела, как он бегло перекрестился, и поняла: он христианин. Однако свою клятву он тоже принес, лишь не прикасался к головам бычков и сказал: «Да будет свидетелем Всевышний Бог, Господь наш Иисус Христос».
Оба князя подтвердили, что принимают условия поединка. К этому времени Етон уже не сидел, а стоял, и Думарь держал его меч, готовый извлечь оружие из ножен и вручить господину. Гребина держал щит за кромку, рукоятью наружу, и на его молодом лице читалась тревожная озабоченность. Не то что у старших – те понимали, что о поединке заботиться уже нечего. С ним все решено. Мысли их были уже в завтрашнем дне – а тот оставался темен.
Но вот клятвы были принесены, бояре отступили назад, у краев площадки остались только противники и их оружничие. Доспехов Етон надевать не стал: тяжелы, да и зачем доспехи тому, кто идет умирать. Увидав это, Святослав только дернул углом рта и махнул оружничим, державшим его шлем и клибанион: не надо. Никто не скажет, что он искал себе лишней защиты против дряхлого старика. Хотя всем было ясно: дело не только в Етоновой отваге. При его слабых силах лишний вес будет невыносим, а тут счет шел на каждый вдох.
Святослав опустился на одно колено, положил обнаженный клинок плашмя на плечо и склонил голову. Величана не видела его лица, но даже плечи его выражали внутренний, бессловесный, напряженный разговор с Перуном. В эти мгновения он входил в своего бога и впускал его в себя. Хотелось бы ей знать, что он говорит…
Святослав прикоснулся губами к основанию клинка и выпрямился. Нашел глазами Етона.
– Я пришел сюда подтвердить мое право на эту землю, какую ты сам когда-то обещал отдать мне, – заговорил Святослав, и казалось, в его голосе уже слышны отзвуки громового голоса Перуна. – Но знай, Етон: когда тот договор заключался, я был малым чадом и за меня все решили другие. Теперь я мужчина, и я говорю: не надобно мне даров твоих. Когда мне было двенадцать, мой отец, Ингвар, вручил мне меч, – Святослав слегка взмахнул перед собой мечом, и лезвие сверкнуло под летним солнцем, – и сказал: даю тебе оружие, а все остальное ты с ним добудешь сам. Мечом найдешь себе имения, чести и славы. И сыновьям моим, как войдут они в возраст, я скажу то же самое. Вот мой меч, и острота его – мое право. Другого мне не требуется.
– Ты отважен, Святослав, Ингорев сын, – ответил ему Етон. Похожий на дубовый чур, он стоял напротив молодого противника, сложив руки на рукояти меча и упираясь концом в землю. – Да не всегда отваге и доблести сопутствует удача. Если удача так ярко блестит на клинке твоем – ты всему здесь господин. Но сперва омой его в крови моей. Никто не посмеет сказать, будто я легко отказался от моего достояния. И не тебе, молодцу, но мне, старику дряхлому, сходка наша славу принесет.
– Ты долго прожил, – в голубых глазах Святослава сверкнула ярость, – и удачи тебе боги отпустили, не скупясь. Но век твой вышел. Я отниму твою удачу. Теперь все твое – мое. И она тоже.
– Невелик труд молодому и задорному отнять добро и жизнь у немощного и старого. Но на всякого сильного сыщется сильнейший, как говорили наши предки. Впереди у тебя не одна еще победа, но придет день – и ты перед всей своей дружиной от поединка откажешься. Силы еще будут, а задор весь выйдет. Тогда вспомнишь меня и позавидуешь мне, старику, что готов был умереть с мечом в руке, ни о чем не жалея.
Вдруг Величана заметила в толпе Виданку: лесная женка пробиралась в передние ряды, и всякий, оглянувшись, тут же подавался в сторону и пропускал ее. Вот она вышла к самому краю размеченной площадки и остановилась между плечами двоих гридей. Дальше нельзя было никому, кроме противников. Виданка оказалась напротив Величаны. Одна в красном шелку и золоте, а другая в серой и бурой шерстяной тканине, они были как светлая заря утренняя и сумрачная заря вечерняя.
А между ними, как ясный полдень и мрачная полночь, как яростный летний жар и седой зимний холод, вышли на площадку два князя с обнаженной сталью в руках. И даже боги затаили дыхание, понимая – самое важное сейчас творится там, на земле, на каменной вымостке плеснецкого святилища.
* * *
