Величана снова села и опустила голову. У нее не было сил просить, бороться, даже бояться. Она просто ждала, как решится ее судьба, и изнемогала от ожидания. Ей даже жить уже не хотелось – лишь бы все кончилось поскорее.
Лют прикоснулся здоровой рукой к ее плечу. Он сделал бы все ради ее спасения, но не мог взять в толк, что именно нужно делать. Просить за нее Святослава? Ему, Люту? Не такая меж ними любовь, чтобы князь прислушался к его просьбам. Скорее наоборот. Святослав недолюбливает Свенельдовых сыновей с тех самых пор, как в тринадцать лет взошел на киевский стол – и для того есть причины. Не слишком проницательный, но осторожный, Лют опасался, что своим заступничеством за Величану только навредит ей. Брату Мистины Святослав охотнее откажет, чем станет потворствовать. Повод найдется.
– Ты Олега попроси, – подсказал Болва, читая по лицу его мысли. – Он человек добрый и с князем в близком родстве. Его князь выслушает. А сам он христианин – если сможет, не допустит, чтобы жену в жертву мужу губили.
– Это верно! – сообразил Лют и воспрянул духом. – Я пойду к нему!
Он еще раз сжал плечо Величаны и торопливо вышел. Она подняла голову и взглянула ему вслед. Олега Предславича она видела в полдень в святилище, но сейчас не понимала, чем этот человек может ей помочь. Лучше бы Лют не уходил… Само его присутствие, пусть бы он даже молчал, поддержало бы ее больше, чем самые верные надежды на спасение.
* * *
Погребение Етона от победителя не требовало почти никаких хлопот – покойный обо всем успел позаботиться сам. Без лишнего шума на жальнике за святилищем, близ высокой могилы Вальстена, приготовили могилу по русскому обычаю – вырыли широкую яму, обшили досками пол и стены. Тиуну уже было указано, какую скотину забить для поминальной стравы. На следующий день после поединка, показывая Святославу хозяйство и имение, Близняк порой указывал на что-то и говорил: «А это князь пожелал с собой взять». Это же относилось к лучшему коню: Близняк уверял, что Етон вырастил жеребца нарочно для своего погребения. Ведь там, куда он отправится, он вновь станет сильным, и ему не к лицу будет разъезжать на той смирной кобыле, на какую его здесь подсаживали отроки. Стеклянные греческие чаши, тот позолоченный кубок, что шестнадцать лет назад привез Мистина, игральная доска и фишки из красного и желтого стекла, две перемены хорошей одежды, два окованных серебром питейных рога, полный набор вооружения – Етон ничего не забыл, обо всем распорядился.
– А еще с ним Пригрев, его постельничий, пойдет да княгинина девка, – добавил Близняк.
– Постельничего пусть забирает, а девка княгине здесь пригодится, – ответил Святослав, не без зависти рассматривая жеребца.
Он уже видел Величану и даже почувствовал ревность. Много хочет старый пень – такую деву с собой на тот свет утянуть! Довольно с него жеребца!
Это же самое он сказал Чудиславу, когда несколько плеснецких бояр пришли узнать порядок погребения.
– Но княгиня была взята с таким рядом, что… – Чудислав, хоть и не желал зла молодой госпоже, испугался нарушения уговора. Мертвых обманывать опасно, особенно таких могущественных. – С Унемыслом луческим было у них положено…
– С Унемыслом я еще поговорю! – Святослав уперся рукой в бедро. – Пусть только посмеет на глаза мне явиться! Я уж с него спрошу – как он решился без моего совета дочь выдавать!
– Так отец он ей… – растерялся Чудислав.
– А я отец ему! – уверенно заявил молодец, годившийся луческому князю в сыновья. – И все, что он без моей воли сотворит, не больше чиха заячьего стоит!
Бужане переглядывались, пораженные этими речами. А не меньше того – тем, что на престоле, где пятьдесят лет сидел их князь, с годами все больше походивший на скрюченный пень, вдруг водворился молодой голубоглазый красавец. Обликом будто молодой Перун, внезапно павший с неба им на головы…
В тот же день Чудислав отправил гонца в Луческ. Святослав предвидел, что кто-то из здешних бояр это сделает, и послал на Горину за тремя сотнями оружников из стоявшей там тысячи. Не то чтобы он боялся Унемысла луческого – собственного данника. Но не мешало напомнить, почему тот должен бояться его.
Когда стемнело, Лют снова вошел в клеть. Долго колебался перед этим, но образ Величаны, полумертвой от отчаяния и всеми покинутой, грыз его изнутри куда сильнее, чем боль собственной раны.
В клети две лучины освещали вытянутое тело на полу, на носилках, по пояс укрытое плащом. Величана все так же сидела на ларе – настолько неподвижная, безжизненная, что в первый миг Люту показалось, что она тоже умерла. Будто исходящий от тела Етона мертвящий холод уже завладел и его юной вдовой.
– Вставай. – Лют взял ее безвольную руку и поднял на ноги. – Не всю же ночь ты с ним сидеть собралась.
– А как же… – начала Величана, которой казалось, что во всем мире для нее сейчас нет другого места.
– Спать иди.
– Куда?
– В избе твоей Олег Предславич, но ты его не бойся. Он человек добрый, ради своей дочери пожалеет и тебя.
Но и доброте Олега Предславича Лют не настолько доверял, чтобы покинуть Величану. Люди Святослава располагались на Етоновом дворе где кто хотел, и никому не было дела до того, что Свенельдич-младший спит на полу в княгининой избе, возле лежанки с резными столбами, где устроилась, переменив греческое платье на простое шерстяное, сама Етонова вдова. С ней лежали две ее служанки – их обычные места на лавках занял Олег Предславич и кто-то из его гридей, остальные похрапывали на полатях и на полу.
Несмотря на слабость из-за раны и усталость, Лют спал очень плохо. Против воли ловил настороженным слухом всякий звук в избе и во дворе. Участь Величаны не давала ему покоя. Тень старого мужа еще нависала над нею, но и тот, в чьей власти она теперь оказалась, не внушал Люту радостных надежд. Он уже по опыту знал, как мало Святослав считается с судьбами даже близких людей, если полагает, что они стоят у него на дороге.
Назавтра Величана снова отправилась в клеть к телу. Олег Предславич разговаривал с ней сочувственно, и впрямь, видимо, вспоминая свою дочь, чью участь тоже решили против ее воли. После беседы с ним и уверений Люта Величана уже и не знала, на каком она свете и куда лежит ее путь. Она так свыклась с мыслью о скорой смерти, что теперь ей казалось, будто в последний миг ее решили не брать в давно условленную поездку и у нее вдруг оказалось очень много ничем не занятого времени. Собираясь на тот свет вместе с мужем, она не приготовила себе «печальной сряды» и теперь могла надеть лишь простое платье из серой шерсти, в каком по утрам обходила хозяйство и раздавала уроки челяди. Ее обычные советчицы, Катла и Говоруша, не показывались, челядь ходила крадучись, хозяйство шло все вразброд… Лют приносил ей хлеб и кашу из того же дружинного котла, откуда питался Святослав с ближиками, но Величана с трудом заставляла себя поесть.
Ближе к вечеру ее потребовал к себе новый князь.
– Пойдем, княгиня. – Болва, присланный за ней, как самый учтивый в ближней дружине Святослава, почтительно поклонился. – Князь видеть тебя желает.
