Седмицу спустя огромный ушиб, поначалу синюшно-багровый, окрасился в желто-зеленый, и хотя вид был жуткий, эта перемена цвета означала, что обошлось без воспаления и заживление идет неплохо. Но показывать это Величане ему совсем не хотелось.
– Кость не сломана. Еще дней пять-шесть, и я в строю.
Он хотел успокоить Величану – вздумай старый-молодой муж тянуть ее к себе силой, у нее найдутся защитники.
Смущало его другое: а если зла ей придется ждать не от бывшего князя плеснецкого, а от нынешнего – Святослава? Тогда что он, Лют Свенельдич, будет делать?
* * *
Олег Предславич ни даров, ни посланцев от нового Етона не принял. Вести такие переговоры он мог бы лишь по указанию Святослава, но никак не помимо него. А Святослав пока не звал к себе своего предшественника на плеснецком столе.
Так прошло два дня, а третье утро принесло неожиданную новость: из Луческа приехал Унемысл. Получив от Чудислава известие о здешних событиях, он немедленно собрался в путь с малой дружиной и одним из младших сыновей – Будаем. Понимая, что может из этой поездки не вернуться живым, своего наследника, Чтислава – того самого, которому Мистина шестнадцать лет назад на имянаречении Величаны показывал свой золоченый меч, – он оставил дома. Расчет обрести в старом, но могущественном зяте поддержку против Киева не оправдался, и теперь оставалось лишь ехать навстречу грозе, не дожидаясь, пока она сама придет за тобой. Даже окажись гнев Святослава неукротим – Унемысл предпочитал погибнуть на чуждой земле и тем предотвратить разорение своей, если Святослав из Плеснеска двинет полки в Луческ.
Остановившись в лугах, Унемысл послал к Чудиславу, а тот встретил его и проводил в святилище. Вместе со жрецом приехал Рысь – повидаться с тестем. Нынешний Етон выглядел подходящим зятем для старого луческого князя – а не прежний, который был лет на двадцать старше отца своей молодой жены.
– Проси Святослава, чтобы вернул мне мою княгиню! – уговаривал Рысь гостя. – Нам теперь с ней новый долгий век вместе коротать. Только бы мне ее назад получить – не пройдет и года, как мы, отец, внуков тебе принесем!
Унемысл только разводил руками. Он еще не опомнился от потрясения: гонец успел ему сообщить лишь о смерти Етона под мечом Святослава, а тот уже успел ожить и помолодеть! Но невольно хотелось ответить: я уж раз отдал тебе мою дочь, что же ты ее не удержал?
А как тот мог ее удержать при себе – в могилу взять? Таков и был у них уговор, но теперь, когда сам Етон оказался жив, Унемысл, конечно, был рад, что зятю не позволили этот уговор исполнить.
Да и с кого спрашивать? Глядя на молодое лицо, Унемысл не мог уразуметь, что это тот самый старик, которого он видел в последний раз за несколько лет до свадьбы Величаны. Как и другие до него, он с изумлением вглядывался в лицо рослого, отчасти нескладного, но по-своему ловкого парня, пытаясь найти в нем знакомые черты скрюченного старца.
А тот был лихорадочно возбужден, смеялся без причины, порой не слышал обращенных к нему вопросов и странным взглядом смотрел вдаль. На него поглядывали с тревогой, но и с завистливой досадой: из всех людей на свете одному лишь Етону удалось вернуть молодость после старости. Сходив в баню и переменив одежду, он уже не носил с собой запах земли и тления, и теперь о прежнем его старом облике ничего не напоминало. Разве что серебряный науз с полустертыми черточками рун.
Из святилища луческий князь уведомил Святослава о своем приезде и попросил о встрече. Святослав, хоть и был рад найти человека, на ком можно сорвать законный гнев от всего происходящего, все же не утратил великодушия сильного и пообещал Унемыслу безопасность на время переговоров. И благодаря этому Величана уже к полудню следующего дня увидела своего отца.
Они расстались осенью, три четверти года назад. Увидев, как он въезжает во двор, сходит с коня и направляется к ней, Величана обомлела – отец показался ей каким-то маленьким и постаревшим. Унемысл и правда был немолод – ему перевалило за пятьдесят, – но теперь ей бросилась в глаза обильная седина в его волосах и бороде, будто прошедшая зима именно там оставила немного снега про запас. И при мысли об этом у Величаны навернулись слезы.
Унемысл обнял ее; по своим ощущениям она понимала, что он не изменился со времени ее девичества, но раньше она смотрела на него глазами дочери, девочки, а теперь вдруг взглянула глазами взрослой женщины. И поняла, как переменили ее саму эти месяцы со всеми их тревогами, печалями и превратностями.
– Как ты тут, родная? – Унемысл осторожно погладил ее по белому убрусу. – Провожал тебя из дому девой, сызнова повстречал вдовой горькой!
Величана все еще ходила в «печальной сряде», хотя, если муж ее оказался жив, это стало как-то и неуместно. Но об этом подумать у нее еще не было времени.
– Так муж мой жив! – Она подняла глову от отцовского плеча и вытерла слезы.
– Видел я его. Чудислав рассказал мне. Да я не знаю, верить ли. Точно ли это он? – не удержался Унемысл.
Но если верили плеснецкие бояре и простая чадь, ему отчего было не верить?
Величана переменилась в лице, губы ее дрогнули, но снова сжались. Унемысл не заметил: поверх ее головы он увидел здоровенного мордастого парня-руса с золотистой бородой и длинными светлыми волосами, заплетенными в две косы. С вызывающим видом уперев руки в бока, тот мерил его взглядом.
Заметив, что отец смотрит куда-то мимо нее, Величана обернулась.
– Это Игмор, – пояснила она, – сотский Святославов.
– Ждет тебя, Унемысле, князь наш, – внушительно напомнил Игмор.
Дескать, уж кому-кому, а киевскому князю ждать не годится.
– Поди к себе пока, – Унемысл погладил дочь по спине. – Как там сложится… я приду к тебе.
Он не хотел, чтобы дочь слышала его разговор со Святославом. И оказался прав. Тот кипел от гнева и досады на воскрешение Етона, чьи владения он уже считал своими, но не обвинишь человека в том, что Один наградил его даром возрождения! А вот Унемыслу ему было что сказать. Святослав встретил гостя, сидя на Етоновом престоле, с мечом, прислоненным к подлокотнику; молодые задорные гриди, окружавшие его, безжалостной веселостью своих глаз напоминали волчью стаю, готовую броситься на добычу по единому слову вожака. Олег Предславич на втором почетном сиденье озабоченно хмурился, предчувствуя новые раздоры; Лют стоял, скрестив руки, сбоку от Святослава, и с напряженным вниманием рассматривал отца Величаны. Ему хотелось самому накинуться на луческого князя: ради каких таких благ ты, недоумок, продал свою дочь единственную в посмертные спутницы, да еще, как оказалось, оборотню! Но понимал: может быть, ему придется заступаться за Унемысла. Чтобы несчастье Величаны не стало совсем уж непоправимым.
– Здоров будь, Унемысле, – сурово приветствовал гостя Святослав, и вид его доброго здоровья собеседнику не обещал. – С чем прибыл? Со мной повидаться или с зятем твоим? Поди и не узнаешь его – его теперь никто не узнает, до того помолодел.
