– С тобой, Святославе, – вздохнул Унемысл. – Зятя я в живых не чаял застать, а тут такие дела творятся, что не знаешь, верить ли…
– Ты о своих делах думай, за чужие с других будет спрос. Как ты без моего совета отдал дочь замуж?
– Совета? – Унемысл с трудом сдержал негодование. – Моя дочь в моей воле…
– А ты – в моей! Ты мне дань даешь и у стремени моего ходишь. Я тебе отец и всей земле твоей! Без воли моей ты не вправе ни сыновей женить, ни дочерей выдавать.
– От веку не было такого – чтобы отец не мог…
– Кто у тебя в родне будет – это мне решать, не тебе! Думаешь, я не знаю, чего ты этой свадьбой добиться хотел? Уж верно, не внуков ждал от зятя, что едва ноги таскал! Не даром ты деву в посмертные спутницы отдал. Что Етон тебе взамен обещал? Войско и подмогу – со мной воевать?
– Я дочери почетной доли искал. – Унемысла прошиб пот от такой проницательности врага, хотя угадать его желания Святославу было нетрудно. – Ей и так было не жить. От рождения ей век короткий предрекали…
– Это правда, – подал голос Лют. – Мне брат об этом говорил, он был на ее имянаречении и от ее родичей слышал.
Провожая его на Волынь, Мистина постарался восстановить в памяти все, что знал об этих людях, и среди прочего припомнил, как Унемысл утешал жену, браня глупых старух, а старший княжич говорил о новорожденной сестре «ей жить недолго судички предрекли» – что-то в этом смысле.
Святослав бросил на него недовольный взгляд и вновь обратился к Унемыслу:
– Короткий или долгий – в моей он воле, с тех пор как ты мне роту принес на дружбу и покорность! И ты в моей воле, и вся семья твоя! – Негодование в его голосе крепло и накалялось. – Дочь твою – захочу, рабой своей сделаю! Вот сейчас велю привести ее ко мне сюда и перед тобой, на глазах у тебя сотворю с ней что пожелаю, чтоб ты знал, кто теперь ей господин!
Он бросил взгляд на Игмора, стоявшего, как всегда, с видом полной готовности выполнить любое повеленье.
Лют шагнул вперед, сам не зная зачем.
Но тут со своего места окликнул Олег Предславич:
– Послушай меня, Святославе!
Все обернулись к нему. Олег Предславич поднялся, выпрямился во весь свой огромный рост, и сейчас его лицо, обыкновенно мягкое, дышало решимостью.
– Ингвар, твой отец, двадцать лет назад в бою убил Дивислава ловацкого. И княгиню его в полон взял – Уту…
Уже поняв, к чему пойдет речь, Святослав переменился в лице, но не стал перебивать своего старшего годами родича и тестя и лишь стиснул зубы.
– Но он не сделал ее своей женой – у него уже была невеста еще более знатного рода. Твоя мать, Эльга. У тебя же есть две знатные жены и чада от них. Твой отец отдал судьбу Уты в руки Эльги, и она распорядилась ею как могла лучше. А если Ингвар взял с Уты то, что право победителя позволяло ему взять… ты сам знаешь, как судьба взыскала за это с его потомков.
Святослав вглубоко вдохнул, не находя слов в сумятице мыслей. Олег Предславич напомнил ему о самом тяжелом, что пока случилось в его самостоятельной жизни. Раздор с двоюродным братом, который оказался одновременно его сводным братом по отцу и потому едва не сел на его, Святослава, киевский стол. А все потому, что Ингвар обошелся с Утой так, как водится у победителей. Разве можно предугадать, к чему приведет мгновенный порыв похоти – даже не любовного желания, а лишь торжествующей ярости от выигранной схватки? Скольким поколениям придется потом расплачиваться за миг его упоения своей силой? Та обида, гнев и раздор еще полыхали в душе Святослава. И он хорошо понял то, что старший родич хотел ему сказать. Неся последствия отцовской ошибки, ему не стоило повторять ее самому.
Опустив голову и вцепившись в подлокотники, Святослав глубоко дышал, стараясь подавить гнев и боль, собраться с мыслями. Гриди, бояре, Унемысл смотрели на него, боясь моргнуть. Что будет в этих глазах, когда он вновь взглянет на них? Милосердие или сокрушающий гнев?
Только Олег Предславич был спокоен. Родственный долг и долг христианина побуждали его сделать это предостережение. А делая, что должен, человек не боится последствий, ибо они – в руках небесной власти.
Наконец Святослав поднял голову и взглянул на Олега. Голубые глаза его были почти спокойны – он сумел запереть в душе свои чувства, не позволяя никому их увидеть.
– Я… последую моему отцу в лучшем его решении… – выдохнул он, глядя тестю в глаза. – Я передаю судьбу Етоновой княгини в руки моей матери. А ты, Предславич, отвезешь ее в Киев.
Лют переменился в лице от облегчения. Это сейчас было лучшее, что могло случиться с Величаной. В Киеве, в доме Эльги, ей будет даже безопаснее, чем у родного отца, который уже однажды отослал ее на верную скорую смерть. Лют помнил, как Эльга пожалела Величану. «Ты бы тогда увозил ее, что ли?» – не раз ему вспоминались потом ее слова. Пусть она сказала это шутя, но все же допускала такую мысль…
– Мудро рассуждаешь, княже, – среди тишины раздался спокойно-одобрительный голос Болвы. – Ведь коли Етон-то жив оказался, жена его прав на стол тебе не принесет…
– Жив он, не жив – обое рябое! – гневно бросил Святослав. – Мне нужды нет! Но без воли моей он эту жену взял, и без воли моей ему ее не видать! Все. – Он хлопнул по подлокотнику. – Завтра же отправляйтесь.
Олег Предславич перевел дух и слегка поклонился в знак согласия. Сейчас у него на уме была собственная дочь, Горяна. Возможно, уже мать законного наследника киевского стола.
* * *
До поздней ночи Величана сидела со своим отцом, рассказывая ему всю повесть своего замужества. Лют и Олег Предславич молча пили пиво за столом, поглядывая на них через избу. Они ушли из гридницы, ссылаясь на необходимость собираться в дорогу: назавтра уезжать предстояло им обоим. Ближе к вечеру Святослав велел и Люту отправляться с Олегом в Киев: дескать, тому мало собственной дружины, чтобы надежно уберечь «подарок» для Эльги. Лют тайком вздохнул от радости: только об этом он и мечтал, но просить не решался. Вырази он это желание, и Святослав скорее всего откажет. Но и повеление это было вызвано не добротой и не заботой о Величане: растревоженному воспоминаниями Святославу было просто тошно видеть лицо Люта, так сильно напоминающее о Мистине, который двадцать с лишним лет считался отцом Улеба. Сегодня Святослав еще меньше обычного хотел видеть кого-то из этого рода.
– Что же я… мужу твоему скажу? – не раз вздыхал Унемысл. – Так уж он просил, чтобы вернуть тебя…
– Скажи, – Величана собралась с духом, – что отдана я ему была на прежний век до могилы, а век тот завершился, могила закрыта – ряд наш весь вышел.
– Неужто не хочешь с мужем молодым жить? Так печалилась, что старик достался на долю…
Величана отводила глаза, набирала воздуху в грудь, но все же молчала. Пока все складывалось для нее хорошо, как на два голоса твердили Лют и Олег Предславич. Не сговариваясь, оба смолчали о том, чего она избежала, но Величана и сама жаждала оказаться как можно дальше от проклятого города, принесшего ей столько несчастий.
