Лишь одно она будет вспоминать с теплом – встречу с Лютом… Единственный здесь проблеск радости – тот миг, когда она впервые заглянула в его глаза. Величана не могла на них насмотреться. Она еще не смела даже попытаться заглянуть в свое будущее, но от мысли, что уехать отсюда ей предстояло с Лютом, душа расправляла сильные мягкие крылья. Сбылась ее шальная мечта: вот-вот он увезет ее отсюда. А куда, в какую жизнь – пока было не важно. Главное – подальше от могилы старого Етона и загребущих рук нового. В пути они будут рядом, и этот путь казался ей целой жизнью. В следующую жизнь, которая настанет после окончания дороги, Величана пока не заглядывала.
Прощаясь с отцом, она горько плакала, заклинала его скорее возвращаться к матери и утешить ту: дочь жива! Ведь княгиня луческая оделась в «печальную сряду» и оплакивает ее, уверенная, что в день погребения Етона и та покинула белый свет. Но в слезах Величаны была и отрада – так плачет невеста, расставаясь с родичами ради жениха, которого сама выбрала и который один способен заменить ей весь род людской.
Спала Величана одним глазом, боясь пропустить рассвет. От волнения не могла есть, только выпила молока. Поцеловала отца на прощание, передала поклоны всей плеснецкой чади. Потом Лют подсадил ее на лошадь. Всякий миг Величана ждала, что их остановят: Святослав передумает, или новый Етон соберет людей, или старый выскочит из могилы! Но вот знаменосец Олега Предславича первым выехал со двора, за ним двинулись деревские отроки, потом они втроем, а следом и оружники Люта. Позади скрипели шесть повозок с разной поклажей и припасами. На одной сидели Тишана и Душарка – Святослав позволили Величане взять ее собственную челядь, приданое и все уборы, что дарил ей Етон. Величане досталось то имущество, какое она взяла бы, если бы они с Етоном развелись.
Остались позади стены детинца, улицы между плеснецкими дворами. И когда Плеснеск окончательно проснулся, молодой княгини в нем уже не было.
* * *
С пешей гридьбой и обозом продвигались неспешно. В полдень останавливались передохнуть, пережидали самое жаркое время в живительной тени берез. От путешествия среди летней зелени, от вида новых мест, от непривычного ей ощущения воли Величана уже назавтра повеселела так, как и сама не ожидала. Оставшийся позади Плеснеск казался ей мертвым царством Кощея, где всегда зима, где вместо воздуха вдыхаешь тоску, а впереди лишь мрак и тлен. Все время вспоминались сказки, где добрый молодец увозит деву из Кощеевых владений и они мчатся вдвоем, бросая позади себя то волшебный гребень – чтобы встал дремучий лес, то огниво – чтобы выросла стена пламени, то рушник – чтобы преградила погоне путь глубокая река…
Яркое голубое небо дышало зноем, на полях виднелись полосы уже скошенного сена – покрытые поутру серебристой росой, Величане они напоминали разложенную для выбеливания льняную тканину. В теплое время не было нужды искать пристанища в жилье, Олег Предславич и Лют предпочитали раскидывать стан под открытым небом. Ставили шатры, Величана устраивалась со своими служанками, деревский князь и Лют – с ближними оружниками. Просыпаясь на заре раньше всех, Величана, не тревожа служанок, обкручивала нечесаные косы, надевала повой, подпоясывала платье и выбиралась наружу. Свежий воздух, напоенный запахом росной зелени, плескал в лицо, будто ключевая вода, солнце еще не жгло, мир был полон чистейшего, радостного света. От беспричинного счастья томило грудь. Сидя на кошме, Величана поглядывала то на небо, то на шатер Люта, ожидая, когда он проснется и она вновь его увидит, – и сердце таяло от блаженства этого ожидания. Впервые в жизни ей казалось, что сама Заря-Заряница, красная девица, богиня утреннего света, юности и присущих ей любовных радостей, улыбается со своего небесного престола. И верилось: впереди только счастье. С детства она, напуганная предсказаниями, приучилась ждать беды. Но теперь верила, что злая судьба ее осталась на дне Етоновой могилы. Душой Величана тоже побывала в земле и переродилась, как зерно, и теперь ее доля – расти и тянуться к солнцу.
На полянах и опушках созрела земляника – будто сама Заря красные бусины рассыпала с порванной нити. Но собирать ее Величане и девкам удавалось только прямо возле стана, чуть ли не под копытами коней. Углубляться в лес ей запретили и на пять шагов. Даже по нужде ее со служанками провожали отроки: двое-трое заходили дальше в заросли и стояли спиной к женщинам, внимательно оглядывая подлесок.
– Нам кто-то угрожает? – спрашивала она поначалу у Олега. – Кого мы боимся?
– Не так чтобы угрожает, но мы на чужой земле, – разводил руками тот. – Етон ведь не обрадуется, когда узнает, что тебя увезли. Ты, княгиня, слишком желанная добыча для многих…
«Не для всех», – с тайной досадой думала Величана, украдкой отыскивая глазами Люта.
После отъезда из Плеснеска он переменился. Почти никогда не подходил к ней, не заговаривал, а если она встречала его взгляд и улыбалась ему, он отводил глаза. От такой холодности у Величаны щемило сердце и наворачивались слезы. Особенно больно было видеть, как весел и разговорчив он бывал со своими оружниками. Как будто она перед ним провинилась! Вины за собой Величана не знала, и оттого в сердце ее кипели то обида и боль, то гнев. Уж очень он, видно, высокого рода, если не рад привету молодой княгини! Иной раз ей приходило в голову, что дружба с воеводским братом на глазах у дружины способна повредить ее чести, но она была слишком молода, чтобы такие соображения могли ее утешить.
И все же среди ночи, проснувшись от шагов и голосов вернувшегося дозора, она иногда различала голос Люта, задававшего отрокам какие-то вопросы, и у нее теплело на сердце. Каждую ночь дозорные десятки приходили и уходили по несколько раз – со всех сторон от стана. У Олега и Люта вместе было около двух сотен оружников – немалая сила, – но необходимости соблюдать осторожность на чужой земле это не отменяло. Всю ночь на поляне меж шатрами горел костер; треск и отблески пламени мешали Величане спать, но они же и утешали мыслью, что рядом есть бодрые люди.
Чтобы днем по пути через открытые места не обгорело лицо, Величана ехала, прикрыв голову большим платком белого тонкого льна, и выглядывала из-под него, как из-под полога маленького шатра. У светловолосых русов лица и шеи уже были цвета земляники, и Величана не хотела стать такой же.
На второй день неподалеку от стана отроки обнаружили лесное озеро, где имелись среди камыша свободные проходы к воде. Умаявшись от жары за день, Величана попросилась пойти искупаться.
– Ступай, только парни с тобой пойдут, – усмехнулся в густую рыжую бороду Вигер, Олегов сотский.
Величана представила, как выходит из воды, а два десятка гридей, рассевшись на песке, наслаждаются видом девы, облепленной мокрой сорочкой… Вздохнула и ушла обратно к своему шатру.
Предосторожности оправдались. Уже на вторую ночь, в самую глухую темную пору, засевший в лесу дозор спугнул неведомого ворога. Двигаясь бесшумно, тот миновал притаившихся отроков, и его увидели уже между дозором и поляной, где было чуть светлее, чем в лесу. Пытались взять, но отроки хуже умели ходить по лесу неслышно, и ночной гость удрал. Только волчья шкура осталась в руках – сорвали, когда пытались ухватить.
