– Послушайте меня, бояре и дружины, – вдруг сказала Величана.
Мужчины с удивлением обернулись на ее голос – про нее почти забыли.
– Княже… – Она заставила себя взглянуть в глаза Етону, и это было для нее почти так же трудно и неприятно, как прикоснуться к змее. – Поговори со мной… наедине. Чтобы не слышал никто.
– Нет, – сказал Лют.
– Отчего же наедине? – Етон слегка растерялся.
– Я скажу тебе кое-что… чего твоей дружине слышать покуда не нужно. Ну а если не сговоримся… тогда узнают все.
Она с трудом заставляла себя говорить уверенно, чтобы голос не дрожал, но в этом напряжении все услышали скрытую угрозу.
– Ты не останешься с ним наедине, – Лют обернулся к ней. – Олег, не вели ей! Ты что, забыла…
– А ты с чего печалуешься – моей жене со мной нельзя вдвоем остаться? – усмехнулся Етон. – Ты ей нянька? Тебе-то ее нипочем не видать, не про твою честь такая!
– Ты, Свенельдич… – Величана глянула на Люта и решилась, – если хочешь, будь при мне. Но только обещай молчать про то, что услышишь, пока я не велю говорить.
Величана сама удивилась своей твердости, но уж слишком многое стояло на кону. Ее избавление от Етона – и жизнь Люта и Олега с дружинами.
Они втроем отъехали глубже на луг, шагов на тридцать – так что оставшиеся у опушки хорошо их видели, но не могли слышать.
– Проси Олега, чтобы отпустил тебя со мной, – сразу начал Рысь.
Вернув Величану, он окончательно утвердился бы в Етоновых правах в глазах плеснецкой чади и большей частью – в глазах киян. Жена-княгиня была важной частью наследства, которое он якобы оставил сам себе. Получи он ее назад – и даже Святослав уже смотрел бы на него как на плеснецкого князя, с которым осталось бы лишь вести торг об условиях союза. Присутствие Люта и его злой вызывающий взгляд очень ему мешали, но он понимал: иного случая не будет.
– Не хочешь же ты сама в рабы к Святославу попасть! – убеждал он ту, которую уже три четверти года в глубине души считал своей. – Водимой женой он тебя не возьмет – у него две уже есть, и обе княгини! Сам поваляет, пока не надоест, потом гридьбе отдаст!
– Язык придержи! – оборвал его Лют.
Ему хотелось придушить Етона – тот не просто позорил свою жену, но и выражал тайные опасения самого Люта, а это было совсем невыносимо.
– Постойте, оба! – Величана вскинула руку, мешая Етону ответить. – Послушай, что я скажу. Ты… – Она пристально вгляделась в глаза Етона, а потом выдохнула: – Ты – не он!
Рысь переменился в лице, стиснул зубы. Все эти дни он ждал этих слов – от кого-нибудь. И вот услышал – от жены. В самый первый миг, пока он не успел овладеть собой, лицо его сказало Величане: она права.
– Я видела вас двоих сразу, – продолжала Величана, не давая ему возражать. – Старика и тебя! В избе той женки лесной, Виданки. Она сказала, домовые, но какие ж вы домовые! Я слышала его голос! И он говорил с тобой обо мне! У тебя не те глаза. Я прожила с ним три четверти года. Можешь сказать – кому он на пиру в Карачун первому хлеб послал? А кто после него первым братину принял?
– Я, что ли, помню… – делано возмутился Рысь.
– Захочешь доказать – вспомнишь. Но не сумеешь ты! Я могу при всех этих людях рассказать, что знаю. Пусть каждый тебя спросит. Ты многое о нем знаешь, но не столько, сколько они! И вот что. Оставь меня в покое! Я не жена тебе, и я в твой дом не пойду! Силой утащишь – всем расскажу! Не знаю, кто ты и откуда Етон тебя взял… что за хитрость он задумал… но ты – не он. И прав на стол плеснецкий у тебя, как у…
Она едва не сказала «как у пса», но сдержалась и показала на свою соловую чалую:
– Вот как у этой кобылы! Иначе Етон давно бы всему свету объявил, что у него есть наследник!
– А ведь верно… – Озадаченный Лют даже немного растерял злость. – Глаза не те… И ты не знал, что тот Етон меня всегда дразнил, будто я помолодел… Он меня за моего старшего брата принимал, – пояснил он Величане. – То есть придуривался, будто принимает.
Етон переводил взгляд между ними, покусывая губу. Решительный вид Величаны говорил, что доказывать ей свою правоту бесполезно. Она решила ему не верить, и не будет. Вздумай она спросить, какие свадебные дары он ей поднес – он не ответит. Придется ссылаться на могилу, дескать, в Нави память потерял, но доверия этим не добиться.
– Ну а тебе-то что за корысть? – ответил он наконец. – Если я – не он… – Рысь вспомнил кое-что и расплылся в довольной ухмылке. – Старый пень сам меня к тебе прислал – на ржаные снопы, и все его бояре это видели. Ты от меня дитя носила. Хочешь, чтобы весь Плеснеск об этом проведал? – Он указал на оставшихся у опушки бужан. – У тебя со стариком-то было хоть раз… что надобно? Нет? Ну а как же! Выходит, ты ему вовсе не жена! И не княгиня! Ты… от прохожего молодца дитя нагуляла, да и то скинула! Если я – не он, тогда тебя родной отец с таким позором на порог не пустит. А Святослав определит порты мыть, и даже не гриди, а паробки его будут с тобой по соломе кататься. Девичью честь обронила, а мужней женой не стала!
– Заткнись уже! – рявкнул выведенный из терпения Лют.
– Это если я – не он, – мельком глянув на Люта, закончил Рысь. – А если я – он, то все у нас ладно.
– Ты мне не муж, я тебе не жена. – Величана подняла на него глаза. Она дрожала, но даже угроза срама и бесчестья не могла сломить ее решимость. Дай она слабину – придется жить всю жизнь в несчастье и под угрозой все того же бесчестья. – Под свадебным рушником мы не стояли, но одной веревочкой связаны. Ты огласишь мой позор – я тебя погублю. За то, что ты князем назвался да еще его тело… о мать-земля! – До нее дошел весь ужас случившегося. – Вы же с Виданкой его тело из могилы выкрали, да? Куда же вы его дели? Хоть похоронили по-людски? Не бросили же в овраг… будто пса?
– Похоронили, не бойся… – пробормотал отчасти пристыженный Рысь. Лесная могила Етона – где тело лежало в дерюге вместо шелковых покрывал, с двумя кривобокими горшками, – была совсем не то, на что имел право старый князь. – Ты лучше у Святослава спроси, почему у старика голова и ноги отрублены были!
– Что? – Величана закрыла лицо рукой.
Даже Лют удивленно поднял брови. Но потом сообразил: вот зачем Святослав приказал Игмору найти молот и вот зачем тот ходил в клеть к мертвецу.
– Ох, какой срам… – простонала из-под ладони Величана. – Что же вы наделали!
– Что мы наделали! – Рысь рассердился. – А ты хотела, чтобы Плеснеск под Киев пошел? Да тебе-то что за печаль – ваш Луческ уже по Святославову ходит! А мы не будем ходить! Мы – русь! Волынская русь старше киевской, не нам под ним ходить! Не дождетесь! – Он гневно взглянул в глаза Люту. – Твой брат у старика наследство выманил, когда тот зубы растерял, да у нас помоложе, покрепче найдутся! Ты хотела знать, кто я? – Он уколол Величану гневным взглядом. – Откуда я? Ниоткуда! Я – зверь благородный! – Слова северного предания он произнес на языке русов, так что их понял только Лют. – Ни отца, ни матери у меня нет и не было никогда! Мать-земля меня породила, отец-лес вырастил. Как Сигурда Убийцу Змея. Вот откуда сила моя. А ты-то кто? – Он окинул Люта пренебрежительным взглядом. – Сын варяга пришлого да девки дворовой? Чем ты меня лучше? Чем вы, киевские, нас лучше? Из чудских болот приползли – в вас от руси-то истинной одно званье, да и то краденое! Мы этой землей владели раньше, чем ваш Вещий в Киев пришел, нашу русь бавары уже сто лет знают! Мы – истинная русь, а вы там на Днепре… подстилки хазарские! Попробуй только сказать им, что я не он – я тебя по всему свету так ославлю, что утопишься сама! – пригрозил он Величане, а потом развернул коня и поскакал к Олегу.
