Но самый ужасающий осколок той войны подстерегал путников впереди…
За Веленежем вдоль дороги появились погосты, где можно было остановиться на ночь, но они были рассчитаны на более короткий зимний переход, а Олег Предславич желал сократить время пути; поэтому, пользуясь хорошей погодой, проехали дольше и заночевали под открытым небом. Выбрали удобную луговину близ реки: было место и где раскинуть шатры, и где пасти лошадей. Отроки наловили бреднем рыбы, натащили из лесу сушняка, набрали дикого лука, повесили котлы над огнем. На ночь поставили сети. Пока варилась похлебка, Величана со своими служанками отошла за ивы помыться. За все время пути в настоящей бане они были только один раз, в Веленеже, а с тех пор пробавлялись мытьем лишь в речной и озерной воде.
Ласточки с писком густой стаей, будто мошкара, носились перед обрывом берега близ бесчисленных отверстий своих гнезд. Часто раздавался плеск играющей рыбы, обе служанки со смехом дергали одна другую и показывали пальцем: вон она, вон! Среди купавок! Ветерок гнал рябь против течения, не мешая разлитому над рекой чувству покоя. И пока Величана искала среди кустов и пышной осоки место, где спуститься к воде, нашла она другое…
За рекой, на более высоком правом берегу, виднелось с десяток полукруглых холмиков – деревских родовых могил. Еще стоял деревянный чур, олицетворение всех предков неведомого рода, но трава была не кошена и не примята, поверх и между насыпями проросли кусты, поднялись в рост человека тонкие березки. Ни горшков с поминальными угощениями, ни рушников, что приносят на Весенние Деды – душенькам утираться. Видно было, что ни одна нога здесь не ступала уже давно – лет десять. Никто не приходил сюда с жертвами, этих мертвых некому было поминать.
– Где-то селище поблизости, – сказал Лют, когда Величана, торопливо вымывшись, вернулась в стан и рассказала о своей находке. – Ну, было.
Так одичать родовой жальник мог, только если жилое место близ него не сохранилось. А когда оно опустело, мертвые предки жителей все равно что умерли еще раз. Больше некому было угощать их при возвращении на землю в поминальные дни, имена их некому было хранить в памяти и давать новорожденным. Только шелестящая под ветром трава теперь пыталась назвать их своими тонкими зелеными язычками, но некому было слушать…
– Неудачно как мы встали. – Величана беспокойно огляделась. – Навьи деревские рядом…
– Да чего бояться, покойники вот так целиком не приходят, – успокаивали ее гриди Олега Предславича.
Ближняя дружина его вобрала в себя сынов самых разных народов: киевских русов, норманнов, родившихся еще за Варяжским морем, морован, у части которых он какое-то время княжил между изгнанием из Киева и возвращением во владения днепровской руси. Были древляне, даже пара угров. Большая часть из них были христиане. Мороване уже родились в крещеной стране, а прочие приняли крещение вместе со своим господином, в Царьграде. К Величане Олеговы гриди относились по-доброму, радуясь, что такая хорошая дева избавлена от участи жертвы бесам.
– Не ходят! Расскажите мне! – Она тревожно засмеялась. – Еще как ходят! Я сама видела!
– Ну, тебе-то виднее, это верно, – улыбался Жилоня, десятский, сам родом из древлян. – А у нас как: знахари, бывает, после смерти приходят, а чтобы не ходили, покойника надо всего маком обсыпать…
– А я-то, дурочка, не знала! – Величана мотала головой от беспокойного смеха. – Обсыпала бы его маком, всего-то и делов!
Лют хмыкнул, представив, как Величана сыплет мак на то длинное тело, укрытое плащом, что он видел на полу в клети… Рассказал бы им кто тогда – когда он стоял в полутьме, с лубками на правом плече, и видел перед собой Величану, знавшую, что ей осталось жить два дня, – что не пройдет и месяца, как они будут над этим смеяться!
– Это известное дело – если кто знахарь, так точно будет приходить! – поддержал другой древлянин, Синява. – И куда хочет может зайти. А чтобы не ходил, надо маком на могилу сыпать, это верно.
– Либо льняным семенем, – поддержал еще кто-то.
– Дайте я расскажу! – подал голос Ходач. – У моей жены брат был колдун, – начал он, едва заметно оглядевшись, будто тот колдун мог вдруг оказаться где-то рядом.
Все вокруг поежились. Величана невольно придвинулась ближе к Люту: даже легонько прикасаясь плечом к его плечу, она испытывала такое отрадное чувство, что никакой страх не мог подступиться.
– Его старуха спит, а он придет да ее давит. Сильный был колдун. А у ней были зелья – тоя и марена. Посушили траву и понакурили возле дома, да ее саму обкурили. Он придет да и скажет: ну, догадались, что теперь поделать! И уйдет…
Величана вздохнула: если бы все было так просто! Если бы из ее судьбы неотвязных покойников можно было изгнать дымом двух пахучих травок!
– А у нас была одна баба… – начал еще кто-то.
Из тьмы вышел гридь из числа дозорных и приблизился к свету костра.
– Княже! – окликнул он Олега. – Там черта какого-то поймали – сюда подбирался. Говорит, с тобой хочет говорить.
– Какого еще черта? – изумился Олег Предславич.
– А леший его знает! У реки взяли – лез сюда, а мы скрутили. Говорит, поклон тебе принес от внучки.
– От внучки? – в еще большем изумлении повторил Олег, не взяв сразу в толк, о ком может идти речь. – Ну давайте его сюда, посмотрим.
Разговор прервался. Все у костра ждали, с любопытством глядя во тьму. Со стороны реки, где располагался один из дозоров, показались два гридя, а между ними шел еще кто-то – невысокого роста, в простой серой свите, как носят весняки, в плаще, называемом в этих местах «коц», в валяной шапке, низко надвинутой на лицо. Один из провожатых нес котомку, явно принадлежащую незнакомцу, другой – небольшой рабочий топор, видимо, его же.
Когда он вдруг выдвинулся из тьмы, Величана вздрогнула: встал перед глазами израненный непогодой деревянный чур с забытого жальника. В шапке и плаще, скрадывавшем очертания тела, пришлец очень его напоминал.
Шага за три до бревна, на котором сидел Олег Предславич, провожатые остановили незнакомца.
– Будь жив, княже! – Тот поклонился, сразу выбрав Олега Предславича из сидящих перед ним, хотя одеждой тот не выделялся – разве что ростом.
И выговор ночного гостя, и обращение указывали на то, что он здешний, деревский, из подданных Олега.
– И ты будь жив, – кивнул Олег. – Что у тебя за нужда?
– Шапку сыми, – подсказал гридь с топором.
Из-под шапки и впрямь был виден только нос и клочковатая небольшая борода.
– Я бы снял, – незнакомец оглянулся на него, – да как бы людей не напугать.
– Не из пугливых мы, – усмехнулся Жилоня. – Не с бородой же твоей князю разговаривать.
Пришлец стащил шапку. Когда он поднял лицо, вокруг костра прокатился изумленный возглас; Величана ахнула, откинулась назад, чуть не упав с бревна, так что Лют едва успел ее подхватить и посадить обратно.
