— Миллер? — догадался пристав. — Да вы, верно, торопились. На пароход. Так?
— Так. Беседа, вы правы, получилась короткой.
— Вот он и не успел. Решение о переносе местоположения властей принято еще в прошлом году. Формальности оказались долгие, но к осени закончим. Вот.
Лыков кивнул:
— Хорошо, это я понял. Но мне все равно надо попасть в Туруханск. Ведь Силин с приятелями бежали оттуда?
— Так точно.
— Я должен изучить обстоятельства побега на месте. Поедете со мной для дачи разъяснений. Как же так вышло, Лев Фердинандович?
— Не моя вина, ваше высокоблагородие! В округе уголовных ссыльных пруд пруди, скоро будет больше, чем коренного населения. Я докладывал, что больше нельзя, надзор будет невозможным, и вот… А рука руку моет. Уряднику сказали, что ушли на работы в Гольчиху и Дудинское, пароходы разгружать. Нужны заработки, мы понимаем… Административно-ссыльные получают от казны ежемесячно пятнадцать рублей, на них еще кое-как, но можно жить. А ссыльнопоселенцам ничего не полагается. Им хоть с голоду помирай. И губернское начальство по нашим ходатайствам разрешило отпускать таких на заработки в пределах округа.
— Как сбежали Африканец с товарищами? Могли они сесть в Енисейском заливе на пароход и уплыть в Европу?
— Никак нет. Проведенным дознанием точный маршрут выяснить не удалось. Молчат, как омули! Никто ничего не знает. Однако побег на иностранном пароходе практически неосуществим. Капитан знает, что это нарушение закона, — для чего ему рисковать? Денег у голодранцев нет, люди они беспокойные… Считаю такой маршрут невозможным
[11].
— Значит, уголовные бежали вверх по реке? — недоверчиво спросил Лыков. — Но как они сумели преодолеть кордоны?
— Об этом следует спросить караульных, — зло парировал надворный советник. — У меня, ваше высокоблагородие, под управлением земли с пол-Европы. Разве за всеми углядишь? Штаты смешно сказать какие. Оклады жалованья еще смешнее. Чего они там, в Петербурге, хотят? Приехали бы да сели на мое место, а я бы посмотрел, как они управятся!
Было ясно, что «они» для Булевского — это в том числе и Лыков.
— Отложим разговор, — примирительно сказал командированный. — Но в Туруханске продолжим его. Я должен дать отчет товарищу министра генералу Курлову. Если считаете себя невиновным, дайте аргументы. Настоящие, а не про пол-Европы.
Алексей Николаевич не собирался куковать у черта на куличках. Провести быстрое дознание — дело двух дней. Дольше пароход задерживать нельзя, а подниматься по течению до Красноярска в собачьей упряжке сыщик не собирался. Он велел Булевскому сообщить капитану «Мономаха», что отплытие назад состоится по решению коллежского советника. Требование являлось незаконным, но в Сибири проходило и не такое.
Быстро вымывшись в бане и пообедав, питерец вернулся на судно. Его уже ждали и тут же снялись с якоря. Пристав сопровождал столичное начальство и покрикивал на капитана и матросов. Действительно, тут он был царь и бог…
Монастырское находилось на правом берегу Енисея, а Турухан впадал в него слева. Пароход развернулся против сильного течения и зашел в устье притока. В Енисей с другой стороны впадала Нижняя Тунгуска, и ширина реки достигала шести верст, поэтому маневр не составил затруднений. Как только вошли в Турухан, пароход резко сбавил ход. Подниматься не спускаться… Кроме того, речка оказалась засоренной карчами, «Мономах» принялся лавировать. На носу стоял боцман и лотом замерял глубину, сообщая данные на мостик.
Так они плыли целых пять часов, а поднялись лишь на двадцать верст. Пешком было бы быстрее, подумал Лыков. Но присмотрелся внимательно и понял, что ошибся. Лес по обоим берегам стоял редкий, то и дело проглядывали обширные болота. Севернее начиналась Тазовская тундра, она и формировала пейзаж. Еще много попадалось озер, и все они имели правильную круглую форму. Гость спросил у хозяина, почему так. Тот ответил по-солдатски:
— Не могу знать! Местные называют их — шары. Они здесь повсюду и такие, словно их циркулем чертили…
Вскоре стоять на палубе стало невозможно. Налетели такие полчища комаров, которые возможны лишь в Сибири. Полицейские спрятались в каюте. Унылые виды, медлительность хода, гнус — все навевало невыносимую тоску. «Я-то скоро уеду, а как тут люди годами живут», — думал про себя Лыков.
Наконец пароход встал окончательно. На берег полетела сходня. Капитан доложил:
— Дальше фарватера нет, слишком мелко.
Откуда-то выскочил бравый малый кавказской наружности и доложил Алексею Николаевичу:
— Ваше высокоблагородие! Помощник пристава, не имеющий чина Кибирев явился в ваше распоряжение!
Булевский пояснил:
— Это мой ближайший подчиненный, осетин по нации. Я послал его приготовить илимку с собаками. Дальше будем на ней добираться.
Начальство уселось в лодку. Чалдоны толкнули ее на воду, один сел к рулю, остальные двинулись пешком — подгоняли собак. За ними поспевал не имеющий чина.
Собаки продвигались вверх по реке намного быстрее парохода. Через два часа, когда начиналась серая полярная ночь, полицейские оказались в Туруханске. Кибирев теперь шел впереди и показывал:
— Тут была лавка купца Кашина. А тут, ваше высокоблагородие, меховой склад Зеликсона. Тоже был…
Лицо у помощника пристава было опухшее, и питерец спросил:
— Что с вами? Гнус?
— Так точно! Со вчерашнего дня в тайге, дожидался на берегу вашего прибытия.
— Лев Фердинандович! — укорил гость Булевского. — И зачем это нужно было? Пожалейте людей. Дождались бы мы, пока пришлют лодку из города.
Тот осклабился:
— Знаем, как гостей принимать… А этот пусть, чего его жалеть…
Туруханск поразил Лыкова своим видом. Всюду были разруха и запустение. Десятки, если не сотни домов стояли брошенные, без крыш, без дверей и окон. Только кое-где на порядке попадалась жилая изба самой бедной наружности. Людей не было видно, лишь собаки лаяли на новеньких. Да и то вполголоса, будто по обязанности. И это Новая Мангазея, столица провинции с семнадцатого века… Бывший уездный город, бывший главный меховой торг всей Сибири. Сюда на Петропавловскую ярмарку съезжались купцы от Москвы до Кяхты. Теперь все это было в прошлом.
Начальство уселось в здании полицейского управления. Там уже чадили дымокуры, выгоняли наружу гнус. Лыков с наслаждением снял с себя накомарник. Услужливый осетин тут же поставил перед ним стакан с горячим чаем и бутылку водки — на выбор. Все у помощника пристава было подготовлено заранее, и питерец от души поблагодарил его.
