— А как же потом?
— Они верят, что, если дом разваливается, значит, пришла пора перебираться в новое место. Складывают скарб на обшарпанные телеги, сворачивают в тугой кокон рваные ковры и переезжают.
— Какие ковры? — не поняла я.
— Глянь туда.
Я проследила за его взглядом: вход в дом и впрямь закрывался подвешенным на крючках ковриком.
— Дикость какая…
— Или свобода. — Бастиан потянул меня в сторону. — Но развлекаться мы будем не здесь, а чуть дальше. Идем.
Мы прошли мимо пасущихся лошадей, полюбовались на ручного дракончика (явно помесь с кем-то, так как, в отличие от Пакости, этот экземпляр был с шестью стрекозиными крыльями).
За поселком расстилалось огромное поле, сейчас заставленное палатками с товарами. Всюду горели небольшие костры, на которых жарились огромные куски мяса.
— Праздник для души и тела, — облизнулся Бастиан. — Не то что тощий кролик на княжеском обеде.
— У нас отличный повар! — возмутилась я.
— Но разве сравнится его стряпня с настоящим костром и свежим воздухом? Поверь, не человек делает еду вкусной.
С каждой минутой солнце садилось все ниже, а небо становилось темнее. От этого костры казались ярче. Сейчас они походили на диковинные цветы, распустившиеся на сером покрывале.
— Откуда ты узнал про кочевников? — поинтересовалась я, следуя за мужем.
Бастиан пожал плечами, но ничего не ответил.
Вдалеке зазвучала музыка, стали громче разговоры, то тут, то там слышался громкий заливистый смех. К кострам стекалось все больше людей. Я заметила нищих из бедняцких кварталов, нескольких купцов из столицы и даже одного толстого ремесленника из соседнего княжества. Изредка в толпе мелькали белоснежные макушки северян из свиты герцога, которые, видимо, тоже решили провести вечер с пользой.
— Да начнется праздник! — послышался чей-то басовитый голос.
И тут же со всех сторон разнеслось протяжное эхо:
— Праздник! Праздник!
Я во все глаза смотрела вокруг и не могла поверить, что прожила двадцать лет в княжестве и ни разу не слышала о кочевниках.
— О них не принято говорить, — пояснил Бастиан.
— Но почему? Они великолепны! — Я притопывала ногой в такт музыке.
— Здешние люди не отличаются честностью и праведной жизнью.
— Так это воры? Как ты?
— Не совсем. — Супруг немного смутился. — Есть и хуже, поэтому будь рядом и никуда не отходи. И вообще… Пойдем танцевать?
— Ты же не умеешь, — подозрительно вскинулась я.
— Ну, такую-то пляску я выдержу.
Вечер получился идеальным. Мы танцевали, пели вместе с толпой народные мелодии, пробовали свежезажаренное мясо и опять танцевали.
Думаю, не совру, если скажу, что это был один из самых необычных дней в моей жизни. Может, не лучший, но уж точно не напрасно прожитой.
— Смотри! — вдруг воскликнул Бастиан. — Идем скорее!
— Куда?
— Идем же! Ну!
Он потащил меня к небольшой группке людей, стоявших чуть поодаль.
— Вперед, вперед! Рога трубят! — слышалось там. — И быть смелее нам велят!
— Это стихи? — удивленно спросила я.
— Небольшое соревнование бродячих поэтов, — кивнул он. — Нравится?
Поэзия, конечно, была не особо изысканной, но все же ласкала слух какой-никакой рифмой.
— Нравится.
— А хочешь первый приз? — вдруг спросил Бастиан.
— Хочу. А как?
Супруг широко улыбнулся, и в его синих глазах загорелось такое веселье, что я поняла: что-то будет.
— Участвую! — неожиданно крикнул он, поднимая руку вверх. Толпа тут же расступилась, приветствуя нового кандидата.
— Тогда сам и начинай, — велел незнакомый потный мужик, сплевывая на землю.
Бастиан глянул на меня и подмигнул.
Взрывалась в веселье красотка, влекомая жаром,
И тайна скрывала горящие взор и уста.
Тюльпаны к ногам темновласой ложилися даром,
Скользили по нежным рукам ее жемчуга.
[1]
Голос Бастиана завораживал. Незнакомые прежде интонации, нежные и чувственные, обволакивали, оставляя мурашки.
Златые сверкали в ладонях чудной незнакомки,
«Тук-тук» каблуки напевали извечный мотив,
Играли в гримасе кокетливой тонкие бровки,
И очи горели, печали внутри затаив.
Толпа затихла, внимая каждому слову мужчины.
Веселье в столице захватит умы наблюдавших,
Обнимет, окружит заботой богатая шаль,
И веер раскроет, и пальцами щелкнет изящно,
Сойдутся в том танце и злато АрМонта и сталь!
Люди зааплодировали. Бастиан картинно раскланялся и перевел взгляд на соперника.
— Твоя очередь, — сказал он.
Мужик откашлялся и вышел вперед.
— Скрылось солнце в туманной вуали, — начал поэт, но в отличие от Бастиана его голос не вызывал должного трепета.
Засерели, заныли ветра.
Терпкой, хмурой разлукой-печалью
Напоили леса допьяна…
— Это мой стих, — неожиданно прервал его Бастиан и посуровел. — Нечестно.
Мужик покраснел.
— Да быть того не может! Я его вчера написал!
— Ты его вчера услышал, а написан он два месяца назад. — Бастиан вытащил из кармана один из своих мятых листочков. — Гляди, видишь дату? Мага будем звать, чтобы проверил подлинность?
— Не надо, — тут же пошел на попятную мужик. — Может, я и правда того… запамятовал.
Толпа заулюлюкала. Проигравший злобно зыркнул по сторонам.
— Я прочту другой! — крикнул он, стараясь перекричать шум. — Есть еще один!
— Давай! Давай! — скандировали люди.
Бастиан выжидательно молчал.
Небо темно, темны тучи, —
четко, выплевывая каждое слово, как застрявшую в зубах гусеницу, начал декламировать мужик.
Кони чуткие храпят,
Пролетает мышь летучий,
Лишь глаза во мгле горят.
И беспечно, безобразно,
В блеске сумрачном луны
Закружили птицы разны,
Темной ночи короли…
— Плохо, — сокрушенно покачал головой Бастиан. — Очень плохо. Просто ужасно.
