Не хотел, но был вынужден. Сверх того, он всерьёз учился использованию компьютеров, хотя мог бы сбросить это на кого-то из капо, тем самым избавив себя от казалось ненужных усилий. Но вместе с тем… В моменты, когда хотелось поступить имнено так, перед его глазами вставал образ ещё того, полного сил Сальваторе Зверя Риины, который своим тихим, спокойным голосом рассуждал о необходимости использовать себе во благо все возможные средства. Тогда это была возможность покупать политиков, ставить взращенных «людьми чести» пособников на важные посты на территории Сицилии и вне её, использовать появление своих людей в телевизоре и на полосах газет, чтобы вести войну не только пулями и взрывчаткой, но и словами.
Мэр Палермо, сенаторы, судьи, множество журналистов и репортёров — все они, кто осознанно, а кто и не очень, помогали во времена правления Зверя вести войну не на выживание, а на навязывание воли Коза-Ностры всему государству. Не зря капо-ди-капи говорил на пике своего могущества о том, что это не он должен договариваться с государством. Это государство должно было прийти к нему на поклон, если не хочет получить на Сицилии и за её пределами полноценные боевые действия. И ведь это почти случилось. Поступили предложения, начался ожесточённый торг, по результатам которого Коза-Ностра способна была не просто отбить атаку на себя, но ещё и вытащить из-за решётки большую часть попавших туда в хоте знаменитого «макси-процесса». Но всё рухнуло.
Колонны, ведомые капо, образующие кланы, которые смыкались в Купол, оставались достаточно твёрдыми, необходимо было лишь продолжать отдавать приказы после ареста главы организации. Только тогда усталость перевесила. Следующий капо-ди-капи выбрал мир. Мир, который должен был оказаться выгоден для двух сторон. Только оказался ли? Гримани перебирал в памяти тех, кто руководил кланами тогда и вспоминал, когда и кого посадили или застрелили при задержании. Доны, их консильери, капо, про обычных солдат и говорить не стоило.
И кое-что ещё, куда более опасное, чем просто потери. Страх. Теперь он был не обоюдным, а односторонним. Власть больше не боялась «людей чести», видя, что они беспомощны перед ней. Оттого и эти охоты, когда очаредного дона или кого пониже доставали даже из тайных подземных бункеров, откуда они руководили делами, находясь в розыске. Или из разных укромных, но более комфортных уголков. Одного за другим, другого за третьим…
— Дед… Дед! Ты меня слышишь?
— Слышу, Витторио, — слегка поморщился Стефано Гримани, последнее время сильно не любящий громкие звуки. Особенно когда менялась погода и подступала его давняя и верная спутница, называемая мигренью. — Ты хочешь сказать что то важное?
— Я хочу спросить.
— Спрашивай.
Только спрашивай умно. Эти слова скрывались за единственным произнесённым, потому как глава клана Катандзаро любил, когда его родная кровь много и правильно использует свой разум, а не идёт на поводу у эмоций. Именно разум помог ему удержать малый во время внутримафиозной войны клан, провести его через годы без особо сильных потерь, да ещё и усилить. Теперь они были достаточно могущественными для того, чтобы претендовать на… На то, ради чего он приехал не только сам, но и привёз того, кого хотел в будущем видеть на своём месте.
— Почему мы здесь сейчас? Приехали первыми и теперь ждём. Даже сейчас здесь представители только четырёх кланов, доны которых состоят в Куполе. Ты сам учил, что появляясь слишком рано, человек показывает свою слабость. А мы, сильные!
— Мы довольно сильны, Вито, но я не допущен в Купол.
— Пока!
— Да, пока, — слегка кивнул патриарх Гримани. — И да, у тех же Сколлари уже сейчас заметно меньше денег и особенно солдат, если сравнивать их с нами. Но они с давних пор часть Купола. А мы приехали раньше. Ты тоже.
Блеск глаз, расширяющиеся во время вздоха ноздри, дёрнувшийся было уголок рта, этот признак агрессии, с трудом подавленной. Стефано хорошо знал своего внука и читал его как открытую книгу. Яркие эмоции, особенно проявляющиеся при недовольстве чем либо, они были свойственны многим сицилийцам, но Гримани выделялись даже на их фоне. А он более десятка лет укрощал свой нрав, учась вежливо улыбаться, когда хотелось убивать, и сохранять спокойствие в ситуациях, участие в коих даже для куда более выдержанных северян обернулось бы громким скандалом с непредсказуемыми последствиями.
Но эмоции — не то единственное, что вызывало тревогу. Определённая негибкость мышления и самоуверенность- вот то, что являлось действительно серьёзным недостатком Витторио Гримани. Его дед понимал это и старался исправить. Однако… Та самая самоуверенность и продлившееся долгие годы ощущение, что он и только он как единственный кровный наследник мужского пола должен будет возглавить клан. Самым грустным для Стефано было осознавать то, что его внук имел потенциал и даже развивал его на уровне, достаточном для поддержания того, что перейдёт в его руки. А вот касаемо дальнейшего развития дон уже не был уверен. Совсем не был, а потому чем дальше, тем сильнее пытался вывести более перспективного из двух внуков из состояния довольства собой и собственными достижениями, не такими уж и значимыми.
— Ты должен смотреть на тех, кто сюда приезжает, Вито. Смотреть, слушать, оценивать каждое их слово, каждый жест. Это не «несомый на Голгофу крест», а возможность увидеть и понять тех, с кем ты через несколько лет будешь сидеть за одним столом, решая общие дела. Я не вечен.
— Ты ещё крепок, дедушка.
— Возраст, — смотря на внука, который, так и не собравшись присесть, маячил перед ним как тень отца Гамлета, Стефано видел не напускное беспокойство. В этом ему, в отличие от некоторых, повезло. Внуки не ждали его смерти и даже ухода на покой. — Не отвлекайся от главного! Иди и наблюдай. Не просто, а говори с собравшимися вежливо. Не только с донами, но и теми, кто их сопровождает, кто приехал как их доверенные лица. Они должны видеть, что наш клан крепко стоит на ногах, что от смены дона влияние и сила не упадут.
— Я… сделаю это. Постараюсь.
— И в разговорах со свитой донов осторожно затронь тему сделанного нашим кланом, нашей кровью. Не настаивай на необходимости и будущих выгодах. Просто наведи на мысль и отстранись, слушая. И смотря. Иногда глаз видит то, что не предназначено для ушей.
— Как и наоборот.
— Верно. Иди, Вито.
«Не готов!» — промелькнула мысль в голове главы Катандзаро в те секунды, когда он смотрел на удаляющегося внука и желаемого наследника. А это значит, что придётся ему и дальше тянуть тяжелый груз руководства кланом. Тот груз, от которого он уже лет десять хотел не избавиться, но переложить на того, кто сможет привести семью туда, наверх. Но увы. Из детей одна дочь, а трое внуков… из них лишь двое мужчины и ни один пока так до конца и не понял, кем нужно стать, чтобы являться доном не просто сохраняющим положение, но идущим вперёд и способным выстоять в любой ситуации.
Витторио почивает на семейных лаврах и слишком уверен в незыблемости своего положения. Альфонсо… этот завидует старшему брату и ищет любую возможность опрокинуть его авторитет как внутри клана, так и снаружи. Пытается перетянуть на свою сторону капореджиме, но пока это удалось лишь с двумя, причём менее влиятельными. Зато попытки вести дружбу с капо других кланов, ища выходы на донов и их консильери, пусть сперва и через членов их семей. Эти бы усилия да в нужное русло! К примеру, на получение информации о творящемся в кланах Купола. Но для этого требовалось, чтобы его младший внук осознал, что не с его нынешними талантами пытаться стать доном при имеющейся в лице брата альтернативе. Увы… Хорошо ещё, что у младшего не было достаточной решимости, чтобы поставить на карту всё и попытаться в один из ключевых моментов перехватить власть, используя для этого любые средства. Не тот Альфонсо человек, слишком осторожен и не желает рисковать имеющимся ради достижения большего. В том числе и потому Витторио, если не сделает чего-то совсем уж непоправимого, так и останется наследником… преемником.
