Теперь сравним проект Хейса с философскими проектами по аналитической метафизике, которые часто кажутся мне наивной наивной автоантропологией, поскольку складывается впечатление, что участники этих исследований убеждены, что их проект действительно открывает истину, а не просто озвучивает то, что считает истинным конкретный подкласс людей (англоязычные философы со склонностью к аналитической метафизике). В остальном проекты кажутся идентичными: собранные представления, разделяемые разными людьми, проверяются в ходе глубоких размышлений, а после этого результаты складываются в связную “теорию”, основанную на “полученных” принципах, которые в идеале приравниваются к аксиомам. Я спросил нескольких специалистов по аналитической метафизике, могут ли они отличить свой проект от наивной наивной автоантропологии своего клана, но пока не получил ни одного убедительного ответа.
Альтернативой ей служит продвинутая наивная антропология (как авто-, так и гетеро-) – то есть антропология, которая не выносит суждений о том, заслуживают ли доверия выведенные в ходе работы теоремы, – и этот проект вполне осуществим и часто полезен. На мой взгляд, именно к нему стоит обратиться специалистам по аналитической метафизике, поскольку он требует лишь минимальной корректировки их методов и лишь одного существенного изменения их raison d’être: они должны отказаться от своих претензий и признать, что их исследования лучше всего считать рекогносцировкой ландшафта манифестной картины мира, не предполагающей ни веры, ни неверия, как это происходит, когда антропологи изучают экзотическую культуру (“давайте на время сделаем вид, что аборигены правы, и посмотрим, что из этого выйдет”). Поскольку, на мой взгляд, во многом задача философии состоит в налаживании взаимодействия между манифестной и научной картинами мира, философам не помешает проанализировать, с какими народными представлениями они имеют дело, прежде чем приступать к построению и критике своих теорий.
Одна из уникальных черт продвинутой наивной антропологии – ее открытость для парадоксальных открытий. Пока вы занимаетесь наивной антропологией, парадоксальность (для аборигенов) играет против вашей реконструкции, но когда вы переключаетесь и начинаете спрашивать, какие из аспектов наивной “теории” истинны, парадоксальность перестает быть недостатком и даже при случае становится признаком значительного прогресса. В конце концов, парадоксальные результаты приветствуются и в остальной науке.
Одна из слабостей автоантропологии состоит в том, что собственные представления человека подвержены искажению под влиянием его теоретических склонностей. Лингвистам прекрасно известно, что они так погружены в свои теории, что не могут быть надежными источниками интуитивных лингвистических представлений. Правда ли можно сказать по-английски: The boy the man the woman kissed punched run away (“Мальчишка, которого ударил мужчина, которого поцеловала женщина, убежал”), – или же мои представления о построении предложений обманывают мое “ухо”? Сырые, неискушенные представления лингвистов обременены таким количеством теории, что лингвисты понимают, что искать интуитивные лингвистические представления следует у нелингвистов. В последнее время к тому же приходят и философы, проявляющие энтузиазм по отношению к экспериментальной философии (см. Knobe and Nichols 2008). Это направление только зарождается – и первые шаги не слишком впечатляющи, – однако философы хотя бы начинают понимать, что больше нельзя объявлять утверждения очевидно истинными, просто потому что они кажутся совершенно очевидными им самим. (В том же ключе Хейс, возможно, удивился бы, познакомившись с основными положениями народной физики, если бы провел интервью со случайной выборкой людей, вместо того чтобы считать свой случай показательным.)
Итак, вот какой продвинутой наивной антропологией стоит заняться философам, чтобы провести исследование здравого смысла или манифестной картины мира, прежде чем строить свои теории о знании, правосудии, красоте, истине, нравственности, времени, каузации и подобных вещах, чтобы удостовериться, что они анализируют и аргументируют темы, которые действительно значимы для остального мира – как в научном, так и в обывательском представлении. В результате такого систематического анализа появится своеобразный каталог нереформированного концептуального ландшафта, ставящего задачи теоретикам, – если угодно, метафизика манифестной картины мира. Именно здесь философам и нужно установить соответствие с последними инновациями научной картины мира, а потому наличие подробной карты этого народного ландшафта совсем не повредит. Можно сказать, что это вторая половина реформы, которая превратила философию науки из кабинетной фантазии в серьезное партнерство с настоящей наукой, когда философы науки решили, что им действительно нужно познать современную науку изнутри. Размышляя о наших философских задачах с такой позиции, мы видим, что немалая доля неформального труда, лавирования, приведения контрпримеров и подпитки интуиции на страницах философских журналов представляет собой – в лучшем случае – попытку прийти к приемлемому консенсусу об этой территории.
76. Махматные истины высшего порядка
Рассмотрим следующую шахматную задачу
[83]. Мат белыми в два хода.
Эта задача была недавно опубликована в Boston Globe и привлекла мое внимание, поскольку я был уверен, что доказана невозможность поставить мат одиноким конем (и королем, конечно). Я ошибался: как недавно заметил в письме ко мне Дэвид Мусяловски, доказано, что нельзя поставить мат, если на доске остались только король противника и ваши король и конь. Тот факт, что утверждение о невозможности поставить мат одиноким конем и королем не является шахматной истиной, представляет собой шахматную истину высшего порядка.
Традиционно философия считается априорной дисциплиной наравне с математикой или хотя бы опирается на априорную методологию, и это имеет свои плюсы и минусы. С одной стороны, это позволяет философам не просиживать часами в лаборатории и не проводить полевых исследований, а также не требует от них знакомства с техниками сбора данных, статистическими методами, географией, историей, иностранными языками, эмпирической наукой и прочими областями знания, что дает им достаточно времени для оттачивания своих философских навыков. С другой стороны, как часто отмечается, философию можно создать из чего угодно, и это не всегда хорошо. Для молодых читателей, подумывающих о карьере в этой сфере – а я надеюсь, такие среди вас есть, – эта глава послужит предупреждением, что свобода и абстрактность философии могут быть ее слабостями. Для неспециалистов эта глава также станет путеводителем по особенностям и ловушкам философии.
Рассмотрим в качестве образца априорной истины шахматную истину. Люди играют в шахматы – и это эмпирический факт. Существует также множество других эмпирических фактов о шахматах, о том, как люди играли в них веками, как часто они использовали красивые резные фигуры, расставленные на инкрустированных досках, и так далее. Никакое знание этих эмпирических фактов не играет незаменимой роли в установлении априорных истин о шахматах, которых также немало. Вам необходимо знать лишь правила игры. Существует ровно двадцать разрешенных первых ходов (шестнадцать ходов пешек и четыре хода слонов); королем и одиноким слоном – а также королем и одиноким конем – не поставить мат одинокому королю, и так далее. Устанавливать эти априорные истины о шахматах порой непросто. Задача доказать, что в шахматах возможно, а что невозможно, весьма сложна, и ошибки вполне вероятны. К примеру, несколько лет назад компьютерная шахматная программа обнаружила матовую сеть – гарантированную или вынужденную победу, – состоящую из более чем двухсот ходов без взятий. В результате оказалась опровергнута устоявшаяся шахматная “теорема” и пришлось менять правила игры. Ранее ничья (пат) объявлялась после пятидесяти ходов без взятий с каждой из сторон, но после обнаружения этой длинной непрерывной матовой сети, приводящей к победе, правило о пате после пятидесяти ходов стало безосновательным. (До того как компьютеры начали играть в шахматы, никто и представить себе не мог, что такая длинная серия ходов вообще может привести к гарантированной победе.) Все это весьма интересно, и многие умные люди посвятили себя изучению системы априорных шахматных истин
[84].
