Цель интерлюдии состояла в том, чтобы прояснить эту концепцию и описать ее достаточно подробно, дав вам возможность использовать ее в качестве инструмента мышления, своеобразного костыля для воображения, который поможет вам понять дальнейшие рассуждения. Сначала мы немного подробнее разберем, как значения могут храниться в мозге (и в других машинах), а затем увидим, как такие хитроумные архитектуры создаются одной лишь эволюцией без помощи главного программиста или творца. После этого вы будете в состоянии использовать изученные инструменты мышления, чтобы успешно размышлять о сознании и свободе воли, а коварнее тем я не знаю.
V.
Дополнительные инструменты мышления о значении
28. Пунктик насчет рыжих
Мы уже видели кое-какие проблемы с заманчивой в остальном идеей о том, что вся информация в нашем мозге – наши убеждения, ощущения, воспоминания, установки и так далее – делится на фрагменты-предложения, которые хранятся в архиве, готовые в любой момент вернуться к жизни. Письменность мозга не позволяет просто установить в него ложное убеждение, а люди могут разделять какое-либо убеждение (например, о том убийстве в Лондоне), не имея в голове одинаковой формулы на языке мысли. Но что еще может хранить информацию в мозге? Мы, люди, учимся “поэтапно”, поэтому должен существовать какой-то способ добавлять в мозг не связанные друг с другом факты, грубо говоря, по одному зараз.
Экономисты (и не только) часто замечают, что невозможно сделать что-то одно. “Что-то одно” всегда имеет последствия. Подобным образом сомнительна и идея, что можно узнать лишь что-то одно. Но в первом приближении это все же возможно. Ранее из этой книги вы узнали о существовании млекопитающего под названием пуду. Если вы не поискали другой информации о пуду, вероятно, вы не можете сказать об этих животных ничего, кроме того, что они выкармливают своих детенышей, имеют позвоночник и встречаются относительно редко (иначе вы бы точно о них слышали). Вполне очевидно, откуда вы это узнали: вы прочитали предложение и поверили ему. Но могут ли животные или маленькие дети, которые еще не освоили язык, узнать единичный факт (наподобие факта, выраженного простым предложением) из какого-нибудь любопытного фрагмента опыта? Представление о том, что знание, убеждение или учение должно разбиваться на фрагменты-предложения, вероятно, стоит считать иллюзией антропоморфизма. Каждый день мы, люди, сталкиваемся со множеством описательных предложений – как в устной, так и в письменной речи – и таким образом узнаем всевозможные факты (и верим во всякую ложь). Одни факты мы храним в библиотеках и архивах, а другие – только у себя в голове. Мы редко запоминаем предложения слово в слово, но, когда мы выжимаем из предложения суть, она должна – должна ведь? – храниться на манер предложений, превращаясь в формулу на языке мысли. Если это не так, то какие есть альтернативы?
Допустим, Пэт говорит, что у Майка “пунктик насчет рыжих”. Примерный смысл фразы Пэт заключается в том, что у Майка в голове сложился достаточно неприятный стереотипный образ рыжих, который влияет на отношения Майка с рыжими. И дело не просто в том, что Майк настроен против рыжих, а в том, что у Майка есть своеобразный и конкретный пунктик насчет них. И Пэт, возможно, прав – правее, чем он сам думает! Вполне вероятно, у Майка действительно есть пунктик – не идея, не мысль, не утверждение, не образ и не любой другой элемент нашего сознательного опыта, а фрагмент субличностного когнитивного аппарата его мозга, который действительно связан с рыжими, потому что систематически всплывает всякий раз, когда речь идет о рыжих или об одном рыжем, и корректирует различные параметры когнитивного аппарата Майка, в результате чего вероятность рассмотрения и вынесения лестных суждений о рыжих снижается, а вероятность относительно агрессивного поведения по отношению к рыжим возрастает и так далее. Принцип работы такого пунктика насчет рыжих может быть как очень сложным, так и довольно простым. Имеющийся у Майка пунктик насчет рыжих может играть решающую и неоспоримо осмысленную роль, но никакое выражение этого смысла в предложении, считающемся истинным, не станет более, чем мнемоническим ярлыком этой роли. Иными словами, вероятно, нельзя назвать роль этого пунктика до странности специфическим или до странности расплывчатым убеждением, что все рыжие – У… (где мы заменяем “У” на то слово, которое лучше всего отражает отношение Майка к рыжим). У Майка явно есть сформированное отношение к рыжим, но, если пользоваться философским жаргоном, это отношение нельзя назвать пропозициональным. Иными словами, как бы мы ни изощрялись в положениях об исключении, классификаторах, операциях возможности и других однозначных механизмах регулирования содержимого, оно не подлежит категоризации в формате
Майк полагает, что: для всех x, где x обозначает рыжего, верно…
Философы (и другие теоретики) неоднократно пытались “свести” все когнитивные состояния к информативным состояниям – назовем их убеждениями и желаниями, – которые выражаются подобными формулами. Хотя эта тактика позволяет сделать грубый набросок психологии какой-либо личности (по сути, это интенциональная установка), не стоит и надеяться сделать этот набросок сверхточным. Можно сказать, что различные убеждения внутренне присущи системе. Это означает, что система (в настоящее время) настроена на функционирование “при допущении”, что все рыжие мира имеют такие-то черты. Когда программисты добавляют к исходному коду комментарий, сообщая всем, что эта система полагается на определенный набор допущений, они знают, что нет смысла тратить силы, повышая точность этих допущений, поскольку эти мнемонические ярлыки необходимы нам, наблюдателям, в то время как компьютеру нет нужды вроде как читать и вроде как понимать их, и даже нам, наблюдателям, комментарии не дают спецификаций содержимого, которые можно было бы использовать наподобие того, как химик использует формулы для описания молекул. Интерпретировать какую-либо субличностную структуру мозга из интенциональной установки – все равно что добавлять комментарий к нескольким строкам кода: при надлежащем исполнении интерпретация дает нам пояснительный ярлык, а не перевод формул языка мысли, используемых при обработке информации, на русский или любой другой естественный язык. Не понимая этого, некоторые философы создают целые фантастические миры, в которых происходит манипуляция предложениями: как им кажется, вся соль заключается в том, к примеру, выражено ли содержание конкретного психического события разделительным суждением (“Я вижу мальчика-ИЛИ-девочку”) или суждением без логической структуры (“Я вижу ребенка”).
Какова задача этого насоса интуиции? Это просто попытка предположить, что знакомый вопрос, который задается всякий раз, когда кто-то сомневается в существовании языка мысли – “Что еще, если не язык?” – может получить хороший ответ, способный поубавить пыл всех, кто находит это очевидным. Хотелось бы мне представить смелую альтернативную вычислительную архитектуру, которая триумфально продемонстрировала бы работающую альтернативу, но сделать этого я не могу. Пока этого не может никто, но почти никто и не пытается, потому что по-прежнему широко распространено убеждение, что язык мысли – “единственная соломинка, которая держится на плаву”, как кто-то выразился много лет назад. Однако не забывайте, что ни один специалист по когнитивной науке не сумел предложить и работающую модель языка мысли – и даже не особенно старался. Это очень, очень сложная задача
[35]. К этому вопросу я советую подходить без предубеждений.
