Никаких раздумий, никаких прикидок. Всего этого просто не может быть на самом деле.
Мне и хочется поделиться новостью с друзьями, и страшно. Не хочу, чтобы кто‐нибудь начал меня уговаривать или отговаривать. Никогда в жизни еще не приходилось быть между двух огней. Та еще проблема.
– С тобой все нормально? – спрашивают подруги после школы.
– Нормально.
Ничего не нормально. Недоверие захлестывает меня. Я взвинчена до предела. Включаем вымученную улыбку.
Брент выворачивает передо мной, пока мы шагаем по тротуару к стоянке. И чешет в затылке.
– Приветик! Ты с кем придешь на выпускной?
Душа уходит в пятки при мысли о выпускном.
– Ни с кем, – отвечаю без всяких эмоций. – Меня вообще на выпускном не будет. Очень жаль.
– Ух, ты. Значит, с кем‐то?
Я качаю головой.
– Говорю же – ни с кем.
– А чего так?
– Просто настроя нет, – отвечаю, пожимая плечами.
Кривовато улыбнувшись, Брент кивает.
– Ладно, раз так. Еще увидимся.
И убегает к баскетбольной площадке.
– Зэй, – обращается ко мне Кензи.
– Я вполне серьезно, – напоминаю ей в миллионный раз. И тут до меня доходит. Если я не пойду в этом году, а на следующий год в это время буду во Франции, стало быть, для меня выпускные балы заканчиваются. Я вздрагиваю.
– Что это с тобой? Будто зареветь собралась, – осведомляется Лин.
– Чую, тебя грызет что‐то, о чем ты не желаешь распространяться, – вздернув подбородок, спрашивает Моника.
Ну почему все они читают во мне, как в раскрытой книжке?
– Ребята-а-а-а…
– Ты меня точно пугаешь.
Кензи стискивает мои пальцы.
– У вас найдется минутка? – спрашиваю. – Пока я не села за руль и не умчалась?
Девчонки, переглянувшись, кивают.
– Но вы пообещаете, что не будете ни переубеждать меня, ни уговаривать, когда я вам обо всем расскажу? Понимаю, звучит это по‐идиотски, но вы должны… просто выслушать меня, что ли.
Снова переглядка, теперь уже обеспокоенная. Я их за это не виню. Отойдя чуть в сторону, усаживаемся на траву, подальше от учеников и учителей, и я им все выкладываю. И впервые вся наша четверка рыдает в унисон. Даже Лин, у которой слезы обычно заперты на замок. Не припоминаю, чтобы хоть раз видела ее плачущей.
Никто и слова не произносит, только плач, и я понимаю, что мы и думаем в унисон. Мы понимаем, что после окончания школы все будет по‐другому. Но если кто‐то из нас исчезнет со сцены годом раньше – это еще одно напоминание, что скоро для нас все переменится. Что нашим развеселым, беззаботным денечкам приходит конец. А ведь останься я с ними, это значит, что у нас в запасе еще целый год. Но в то же время, если у них все будет серьезно с Дином, Винсентом и Паркером, они утешатся и без меня, все равно все будет по‐другому. Не знаю, что и думать. И как поступить.
Подружки держат слово и не пытаются ни отговорить, ни уговорить меня. А часть меня вопит – «Ну, хоть что‐нибудь посоветуйте!»
В машине мы молчим всю дорогу до дома.
Едва я переступаю порог, как мама крепко обнимает меня, и я не противлюсь. Зебби, которого обычно вообще ничем не проймешь, интересуется:
– Что за дела? Вы обе какие‐то не такие.
Вместо ответа обнимаю его и не спешу отпускать, и мы стоим, раскачиваясь из стороны в сторону, пока брат со смехом не вырывается.
– Ладно, ладно, – говорит Зебби. – И знать ничего не хочу.
Рада слышать такое, потому что слезы у меня на сегодня иссякли.
Глава двадцать девятая
ЗА ПЯТЬ СЛЕДУЮЩИХ дней я то твердо решала ответить миссис Кроули решительным «да», то столь же решительным «нет». И так раз пятьдесят.
Да, и больше никаких стихов, хотя я ежедневно обыскивала и свой шкафчик, и пол под ним. Видимо, в сердце моего поэта перещелкнуло. Впрочем, на что он мне сдался, если он такой непостоянный.
Выпускной в ближайшие выходные, и все классы – и младшие, и старшие – будто в горячке. Вся школка гудит в предвкушении – все помешались на платьях, на том, где и как взять напрокат смокинг или лимузин, как потуже затянуть лиф платьица, с кем в последний момент договориться насчет встречи. Все хотят быть совершенством с головы до ног, а я до жути рада, что все это меня не касается. Мои подружки помогли мне избавиться от настырных мальчишек и досадных расспросов типа: «А что, Зэй так ни с кем и не договорилась насчет выпускного?» Они просто говорят всем, что я, дескать, не иду на выпускной. И единственный, кто проявил интерес к тому, что у меня на душе, был Таро.
Но в конце концов все мальчики отыскали себе девочек, никто без пары не остался.
Некоторые решают пойти компаниями. Забавно наблюдать, как все устраиваются.
А мне… грустновато и одиноко. Хотя я и понимаю, что сама так решила. Теперь я жалею, что не иду вместе с друзьями. В пятницу я пошла к миссис Харт, которая рулит всем, что касается выпускного. Кензи отправилась со мной – поддержать морально.
– Пришли! – с улыбкой встречает нас миссис Харт. – У меня для вас пригласительные и ленты.
Порывшись у себя в столе, она протягивает мне большой желтый конверт с моей фамилией.
– Я очень горжусь моими девочками. Знаете, это впервые за девять лет, чтобы все трое номинантов – чирлидерши!
Она пытается вручить мне конверт, но я отказываюсь.
– Я не буду покупать билет.
– И не надо – тебе его дают бесплатно. Ты ведь в школьном совете.
И сует мне в руки конверт.
– Извините, – отвечаю. – Но я не иду на выпускной.
Миссис Харт от неожиданности прижимает ладони ко рту.
– Зэй, знаешь, мне кажется, ты будешь об этом жалеть.
– Знаю, – шепчу я в ответ. – Но теперь уже слишком поздно.
– Ничего никогда не поздно. Ты займешься этим, – обращается она к Кензи. – У тебя, или у кого‐нибудь из девчонок, или даже у твоих сестер найдется платьице для Зэй?
Я краснею.
– Нет уж! Это слишком!
– Зэй, – мягко возражает Кензи. – Ничего не слишком. – Ты сегодня идешь ко мне домой, и мы найдем тебе платье. Можно позвонить в ресторан и сказать, что нас будет на одну больше.
Я качаю головой, мне кажется унизительным, что я в канун выпускного заставляю всех заниматься мною. Мне совершенно не хочется предстать в их глазах дурочкой. И жаль, что не могу разделить этот праздник со своими подружками.
