Тут я вспомнил — мне кто-то рассказывал, что любой замок можно отомкнуть с помощью кредитной карточки. Это прибавило мне надежды. Я вытащил из бумажника карточку «Америкэн экспресс», которую взял с собой неизвестно зачем, так как ее не признают ни в магазинах, ни в гостиницах. Дверь не поддалась. В защиту карточки «Америкэн экспресс» я должен сказать, что замки на Мадагаскаре особенные. Очевидно, они, как и многие другие китайские штучки, были презентованы самим Мао Цзедуном. Массивные и с интригующим орнаментом, они явно не предназначены для того, чтобы от простого поворота ключа взять и открыться или взять и закрыться. Пробьешься несколько недель, пока насобачишься пользоваться. Целый час я бродил по номеру, думая, за что мне такая мука. Можно бы, конечно, просто вывинтить замок, но у меня не было ничего, что могло бы заменить отвертку.
В который раз исследовав замок, я уже смирился с тем, что пробуду в плену до вечера, до возвращения Ли, как вдруг дверь распахнулась и в ней возникла та самая крошка-мальгашка. Одарив меня широкой теплой улыбкой, она так же внезапно исчезла, как и возникла. Ни извинений, ни объяснений, ничего. Заслужил условно-досрочно и будь доволен. Я тут же вынул ключ, чтобы снова не оказаться в плену, и опрометью бросился в гальюн.
Вернувшись, чтобы покормить детенышей, я увидел, что старшенькие в бодром настроении — прыгают по принесенным для них веткам, иногда срываются на пол, а то и задирают малыша, который показался мне весьма забитым. Не то чтобы они нарочно обижали его, просто для них он был неким неодушевленным предметом вроде коряги или банана, что ему было, разумеется, не по вкусу. Он скорбно смотрел на меня. Я мог, конечно, пересадить его в одну из тех тростниковых корзин, что принесла Ли, но чувствовал, что в одиночестве ему будет еще тоскливее. И тогда мне пришла в голову идея. Кроткие лемуры очень коммуникабельные животные и, как это соответствует их имени, не склонны устраивать потасовки с себе подобными. Коль скоро у нас была немолодая самка (которая, как я предполагал, была старше детородного возраста), то почему не предложить ее в приемные матери детенышу? Я не знал, конечно, как старая лемуриха отнесется к моей мысли, но то, что она была почти ручная, облегчало задачу. Я открыл дверцу клетки и впустил к ней лемуренка, а сам изготовился тут же вытащить его обратно, если ей это не понравится. Детеныш лишь увидел лемуриху — и пулей к ней: перелез через голову и морду и уютно устроился у нее на груди. Лемуриха, конечно, была ошарашена таким вторжением, но затем, к моему облегчению, обняла его и схоронила в густой теплой шкуре. Молока у нее конечно же не было, и вопрос заключался в том, удастся ли оторвать детеныша от приемной мамаши, когда настанет час кормления. Как я и ожидал, беспокоиться было не о чем. Чуть детеныш попробовал приложиться к ее пустым сосцам, как тут же получил хорошего щипка за такое нахальство. После этого, едва увидев, что дверца клетки открыта и в нее тянется рука Ли со шприцем, полным молока, он тут же бросил свою новую мать и, подобно страждущему в пустыне, завидевшему оазис, кинулся на руки Ли и досыта напился. Разделение труда — мы кормим, лемуриха ласкает и согревает — оказалось блестящим.
Ближе к ночи вернулись наконец оба охотника — уставшие, изголодавшиеся, но все же с триумфом тащившие двух молодых лемуров: самца и самочку в прекрасном состоянии. Накормив и поместив животных в клетки, мы отметили успех. Мы с Араминтой поглощали антибиотики, запивая их виски, остальные накачивались только виски.
Тем не менее ночью я почувствовал себя дурно — температура перевалила за сорок, я обливался потом, как в турецкой бане. Но к утру стало чуть полегче, и мы решили проехаться по деревням, в которых еще не бывали. По пути Мианта уговорил нас свернуть на разбитую колею, и, проехав по ней одну-две мили, мы очутились на вершине холма, украшенной тригонометрической вышкой. Оттуда нам открылось собственно озеро, окруженное тростниковыми зарослями и посевами риса. Озеро не казалось чрезмерно большим, но было очевидно, что прежде, пока в него не смыло плодородный слой разрушающихся почв с окрестных холмов, оно было огромным. Мианта объяснил, что после ливней вода в озере повышается так, что заливает камыши, которые затем уничтожают под посевы риса. Когда же вода в озере спадает, она оставляет после себя лужи — естественные ловушки для рыбы: помимо этого, разлив, само собой разумеется, благоприятствовал урожаю риса, но из-за эрозии почвы озеро Алаотра утратило свою славу рисовой житницы страны. Серьезность ситуации становится понятной, когда сравниваешь цифры роста населения и цифры падения производства риса за последние годы.
Другим впечатляющим, но наводящим грусть фактом в жизни озера стало исчезновение родных для него видов рыбы. Человек, который считает себя умнее матери-Природы, напустил туда чужаков вроде тилапии и карпа, а кончилось тем, что свойственные озеру рыбы исчезли. Никто не знает, сколько вообще исчезло видов малагасийской фауны, потому что никто ее толком не изучал, — иные ушли в небытие, не успев даже получить научных названий.
В соседней деревне Мианта вновь исчез, как Чеширский кот, оставив мне (как некогда Алисе) только память о своей широкой улыбке, но вскоре вернулся, довольный собой, таща три тростниковые клетки и в каждой по молодому лемуру. Теперь встал вопрос, что делать дальше: мы уже превысили квоту в разрешенные нам шесть особей, а оставлять излишек здесь тоже нельзя: ведь в тот же вечер он будет съеден как деликатес обитателями не той, так другой хижины. Мы вернулись в отельчик и устроили военный совет. Сошлись на том, что программа нами выполнена блестяще. Я-то думал, добудем, дай Бог, пару лемуров, а у нас было десять этих великолепных созданий. Мы планировали отослать наш живой груз в Антананариву поездом. Но Араминта и я были по-прежнему в таком состоянии, что могли и не выдержать двадцати часов тряски. Тогда решили, что здоровые члены нашей бригады — Эдвард и Мианта — повезут поездом подросших животных, а остальные полетят самолетом и повезут детенышей.
Ли тащила детенышей каждого в отдельной корзине, завернутой в ламба, а Араминта — корзины, купленные ею к Рождеству. Обе напоминали уличных торговок корзинами. Но, слава Богу, мальгаши, как правило, народ тихий, да к тому же сами часто путешествуют с громоздкой поклажей, так что наш диковинный груз не вызывал у них косых взглядов. Когда мы сели в крохотный самолет и взлетели, я, дабы отвлечься от болей в желудке и пополнить свой запас знаний мальгашского языка, вынул англо-мальгашский словарь. До сих пор я знал по-мальгашски только «здравствуйте» и «спасибо», чего конечно же явно недостаточно для интеллектуального разговора. Но едва я засел за зубрежку, как сразу выяснилось, что гладко только на бумаге.
Мальгашский язык, может быть, изящен с точки зрения самих мальгашей, но европеец находит его полным рокочуще-клокочущих и звенящих звуков — это примерно как бочка с битым стеклом катится по каменной лестнице. Может быть, это всего лишь легенда, но считается, что письменный мальгашский язык был впервые разработан и записан первыми уэльскими миссионерами. Люди, которые крестили у себя в стране города и деревни названиями, состоящими из почти всех букв алфавита, наверняка ощутили себя в мальгашском языке как в родной стихии. Карта Уэльса изобилует такими заковыристыми названиями, как Лланаилдейарн, Лланваирвексан, Лланерксимедд, Пендриндейдрэкс, не говоря уже о Лланвейрпуллгвингиллгогериксви — риндробллэн-тиссилиогогогокс(В переводе на русский язык это означает: «Церковь Марии пустой белый орешек вблизи быстрого водоворота — церковь святого имени Красной пещеры». Почтовый штемпель ограничивается только первыми двенадцатью буквами, но на обратной стороне каждого письма ставится второй штемпель с полным названием. (Примеч. пер.) . Так что миссионеры, которым выпало создать из этих выкрутасов целый язык, облизывались от удовольствия и превзошли самих себя в исхищренностях и длиннотах. Раскрыв словарь наугад на слове «bust», я обнаружил, что по-мальгашски это будет так: «Ny tra tra seriolona voasokitra hatramin ny tratra no ho miakatra». И никаких объяснений, идет ли речь о финансовом крахе или о женских прелестях: по-английски будет и так и так. Если же все-таки речь идет о лучшем украшении женщины, то я представляю, каково несчастному возлюбленному, если он решит начать воспевать красоты своей любезной с этой соблазнительной части тела. Пока он выговорит, зазнобушка просто решит: «Какой грудолюбивый маньяк!» — и пошлет его подальше. В общем, слишком длинный язык для объяснений, а тем более в романтической любви.
