– Добро пожаловать, добро пожаловать. – Фон широко улыбался. – Входите в дом.
– Я захватил немного виски для увеселения души, – сообщил я, показывая бутылку.
– Ва! Отлично, отлично, – ответил Фон, смеясь. – Виски очень хорошо для веселья.
Его великолепная красно-желтая мантия блестела в мягком свете лампы, будто тигровая шкура, а на худом запястье был широкий браслет из слоновой кости с изумительной резьбой. Мы сели. В глубоком молчании был исполнен торжественный ритуал разливания первой дозы. И когда каждый сжал в руке полстакана чистого виски, Фон с широкой озорной улыбкой обратился к нам.
– Ваше здоровье! – сказал он, поднимая свой стакан. – Сегодня ночью мы повеселимся.
Так началось то, что мы потом называли Вечером Похмелья.
Непрерывно подливая виски в наши стаканы, Фон опять рассказывал нам про свое путешествие в Нигерию, как жарко там было, как он "обливался потом". Его восхищение королевой не знало границ. Как же! Он живет в этой стране и то почувствовал жару, а королева при всех ее хлопотах оставалась свежей и обаятельной! Меня поразило это пылкое и совершенно искреннее восхищение, ведь Фон принадлежал к обществу, где женщин приравнивают к вьючному скоту.
– Ты любишь музыку? – спросил он Джеки, исчерпав тему Нигерии.
– Да, – ответила Джеки, – очень люблю.
Фон широко улыбнулся.
– Ты помнишь мою музыку? – обратился он ко мне.
– Конечно, помню. Такой музыки больше нигде нет, мой друг.
Фон даже крякнул от удовольствия.
– Ты написал про эту музыку в своей книге, верно?
– Совершенно верно.
– И еще ты написал, – подошел он к самому главному, – про пляски и про то, как мы веселились, верно?
– Да... пляски были замечательные.
– Хочешь, мы покажем твоей жене, какие танцы танцуют здесь в Бафуте? – спросил он, направив на меня длинный указательный палец.
– Очень хочу.
– Отлично, отлично... Тогда пойдем в дом плясок. – Он величественно встал и прикрыл узкой ладонью рот, сдерживая отрыжку.
Две его жены, молча сидевшие поодаль, подбежали к нам, взяли поднос с напитками и засеменили впереди. Фон повел нас через всю усадьбу к дому плясок.
Это было большое квадратное строение, вроде наших ратуш, но с земляным полом и всего лишь несколькими крохотными оконцами. У одной стены стояли в ряд плетеные кресла – так сказать, королевская ложа. Над креслами висели в рамках фотографии членов королевской фамилии. Когда мы вошли, собравшиеся жены (их было сорок или пятьдесят) встретили нас обычным здесь приветствием: они громко кричали, хлопали себя при этом ладонью по открытому рту. Шум стоял потрясающий, тем более что облаченные в яркие мантии избранные советники Фона хлопали в ладоши. Нас с Джеки, чуть не оглохших от такого приветствия, усадили в кресла рядом с Фоном и поставили перед нами столик с напитками. Откинувшись в своем кресле, Фон обратил к нам сияющее радостной улыбкой лицо.
– А теперь повеселимся! – с этими словами он наклонился и налил каждому по полстакана виски из только что откупоренной бутылки.
– Ваше здоровье, – сказал Фон.
– Будь-будь, – рассеянно отозвался я.
– Что это такое? – заинтересовался Фон.
– Как – что? – удивился я.
– Да то, что ты сказал.
– А, ты про "будь-будь"?
– Да-да, вот именно.
– Так принято говорить, когда выпиваешь.
– Все равно что "твое здоровье"? – допытывался он.
– Ну да, то же самое.
Он помолчал, только губы его шевелились. Очевидно, сравнивая, какой из тостов звучит лучше. Потом снова поднял свой стакан.
– Будь-будь, – сказал Фон.
– Твое здоровье! – отозвался я, и Фон откинулся на спинку кресла, закатившись смехом.
Явился оркестр. Три барабана, две флейты и наполненный сухой кукурузой калебас, который издавал приятный шуршащий звук вроде маримбы. Исполнителями были четыре парня и две жены Фона. Музыканты заняли места в углу дома плясок и, выжидательно глядя на Фона, стали выбивать какую-то дробь на барабанах. Фон, отдышавшись после приступа веселья, что-то властно рявкнул, и две женщины поставили посредине танцевальной площадки столик, а на него керосиновую лампу. Опять прозвучала барабанная дробь.
– Мой друг, – сказал Фон, – ты помнишь, как ты гостил в Бафуте и учил меня европейским танцам?
– Да, – ответил я, – помню.
Речь шла об одной из пирушек Фона, где я, вдохновленный радушием хозяина, решил показать ему, его советникам и женам, как танцуют конгу. Успех был огромный, но я думал, что за истекшие восемь лет Фон давно все это забыл.
– Сейчас я тебе покажу, – сказал Фон. Глаза его искрились.
Он проревел новый приказ. Около двадцати его жен вышли на середину и стали в круг, крепко держась друг за друга. Потом они присели, как бегуны на старте, и замерли в ожидании.
– Что они собираются делать? – прошептала Джеки.
В моей душе подымалось бесовское веселье.
– Похоже, – сказал я мечтательно, – что после моего отъезда он все время заставлял их танцевать конгу, и мы теперь увидим, чего они достигли.
Фон поднял вверх широкую ладонь, и оркестр принялся с жаром исполнять бафутскую мелодию в ритме конги. Все в той же странной позе жены Фона с серьезными, сосредоточенными лицами пошли вокруг лампы, на каждом шестом такте выбрасывая ногу в сторону. Зрелище было восхитительным.
– Мой друг, – заговорил я, тронутый спектаклем, – это же просто замечательно.
– Чудесно, – горячо подхватила Джеки, – они танцуют очень хорошо.
– Это тот танец, которому ты меня учил, – объяснил Фон.
– Да-да, я помню.
Смеясь, он повернулся к Джеки.
– Твой муж, он очень сильный... мы танцевали, танцевали, пили... Ва! Мы так веселились!
Мелодия оборвалась, и жены Фона, робко улыбаясь в ответ на наши аплодисменты, поднялись и вернулись на свои места у стены. По приказу Фона внесли большой калебас с пальмовым вином и пустили его по кругу. Каждая танцовщица подставляла сложенные чашечкой ладони, чтобы получить свою долю. Воодушевленный этим зрелищем, Фон снова наполнил наши стаканы.
– Да, – предался он опять воспоминаниям, – твой муж силен танцевать и пить.
– Теперь уже не силен, – вступил я, – теперь я уже старик.
– Что ты, мой друг, – рассмеялся Фон, – это я старик, ты еще молодой.
– Ты выглядишь моложе, чем в прошлый раз, когда я приезжал в Бафут, – вполне искренне сказал я.
– Это потому, что у вас много жен, – добавила Джеки.
