Жан вышел из-за стойки, снимая на ходу фартук и давя ногами осколки стекла.
— Ее хозяин — мсье Кло. О Боже! Он с ума сойдет, когда узнает о пропаже. Где она?
— В моей машине,— сообщил я.— Доедает рокфор.
Выйдя к машине, мы обнаружили, что Эсмеральда, узрев, что злой рок лишил ее источников рокфора, философически погрузилась в сон. Весь кузов содрогался от ее храпа, как если бы я не выключил мотор.
— 0-ля-ля! — воскликнул Жан.— Это Эсмеральда! О, мсье Кло, наверно, сходит с ума. Вы должны немедленно отвезти ее ему, мсье. Мсье Кло души не чает в этой свинье. Отвезите ее сейчас же.
— Хорошо, хорошо, с удовольствием отвезу, — раздраженно ответил я. — Если только вы скажете мне, где живет мсье Кло. Не хватало, чтобы мою жизнь обременяла какая-то свинья.
— Какая-то свинья? — Жан в ужасе уставился на меня.— Это не какая-то свинья, мсье, это Эсмеральда.
— Называйте ее как хотите,— сердито парировал я.— Сейчас она лежит в моей машине, благоухая, точно парижская потаскушка, объевшаяся сыром, и чем скорее я избавлюсь от нее, тем лучше.
Жан негодующе выпрямился:
— Потаскушка? Вы назвали ее потаскушкой? Всем известно, что Эсмеральда девственница.
Уж не свихнулся ли я? В самом ли деле я, стоя рядом с машиной, где спит благоухающая свинья по имени Эсмеральда, обсуждаю ее половую жизнь с хозяином гостиницы «Три голубя»? Я сделал глубокий вдох, собираясь с мыслями.
— Послушайте. Мне чихать на сексуальную биографию Эсмеральды. Хотя бы все хряки Перигора насиловали ее.
— О! Боже мой! Неужели она изнасилована? — выдавил из себя побледневший Жан.
— Нет, нет, нет, насколько мне известно. Ее не лишили девственности, если это слово подходит к свинье. И вообще, только на редкость похотливый хряк, к тому же начисто лишенный обоняния, стал бы покушаться на честь свиньи, пахнущей точно дорогая проститутка в субботний вечер.
— Прошу вас, мсье, пожалуйста,— взмолился Жан,— не говорите таких вещей, особенно при мсье Кло. Он обращается с ней с таким благоговением, как если бы она была святая.
У меня чесался язык напомнить ему про нечистых духов, вошедших в свиней Гадаринских, однако я вовремя остановился, видя, как серьезно Жан воспринимает всю эту историю.
— Послушайте, — сказал я,— если мсье Кло потерял Эсмеральду, он, наверно, сейчас волнуется?
— Волнуется? Волнуется? Он сходит с ума!
— Но тогда чем скорее я верну ему Эсмеральду, тем лучше. Итак, где он живет?
Я вырос в Греции, где расстояния измеряют выкуренными сигаретами (в десятилетнем возрасте мне это мало помогало), а потому приобрел навык в извлечении из местных жителей сведений такого рода. Здесь требовалась выдержка археолога, бережно стирающего пыль веков с древнего изделия. Люди полагают, что вы не хуже них знаете окрестности; посему для постижения истины нужны время и терпение. Что до Жана, то он в роли наставника превосходил все, с чем мне доводилось когда-либо иметь дело.
— Мсье Кло живет в усадьбе «Земляничные деревья»,— сообщил Жан.
— И где же это?
— Понимаете, его земля соседствует с участком мсье Мермо.
— Я не знаком с мсье Мермо.
— О, вы должны его знать, это же наш плотник. Он смастерил все столы и стулья для «Трех голубей». И бар тоже, и, кажется, это он сделал полки для кладовой, а впрочем, я не уверен, возможно, то был мсье Девуар. Он живет в долине, внизу у реки.
— А где живет мсье Кло?
— Я же сказал: он сосед мсье Мермо.
— Как проехать к дому мсье Кло?
— Значит, так: вы едете через деревню...
— В какую сторону?
— Вон туда.— Он показал рукой.
— А дальше?
— У дома мадемуазель Убер повернете налево и...
— Я не знаком с мадемуазель Убер и не знаю, где её дом. Как он выглядит?
— Он коричневого цвета.
— Здесь в деревне все дома коричневые. Как я его распознаю?
Жан задумался.
— Ага,— произнес он вдруг.— Сегодня четверг. Стало быть, она занята уборкой. И вывесит из окна в спальной свой маленький красный коврик.
— Сегодня вторник.
— Ну да, вы правы. Если вторник, она поливает свой сад.
— Значит, мне следует повернуть налево у коричневого дома, хозяйка которого поливает сад. Что потом?
— Вы проезжаете мимо памятника жертвам войны, мимо дома мсье Пеллиго, затем возле дерева снова поворачиваете налево.
— Возле какого дерева?
— Того, что стоит на повороте, где вам надо повернуть налево.
— Вся область Перигор полна деревьев. Они растут вдоль всех дорог. Как я отличу это дерево от других?
Жан удивленно воззрился на меня:
— Да ведь это то самое дерево, о которое разбился мсье Эролт. К его подножию вдова мсье Эролта каждый год возлагает венок в память об этой трагедии. Вы сразу узнаете дерево по венку.
— Когда он погиб?
— Это было в июне тысяча девятьсот пятидесятого года, то ли шестого, то ли седьмого числа, точно не помню.
— Сейчас у нас сентябрь — венок мог пролежать там с июня?
— О, конечно нет, его убирают, как только завянут цветы.
— А есть еще какой-нибудь способ распознать это дерево?
— Это дуб.
— Здесь кругом сплошные дубы, как я определю, что это именно тот, где нужно повернуть налево?
— У него на стволе большая вмятина.
— Понятно. Итак, я повернул налево. И где же находится дом мсье Кло?
— О, его нельзя не узнать. Такая длинная, низкая, белая старинная усадьба.
— Понял, мне нужно всего-навсего высмотреть старинную белую усадьбу.
— Вот-вот, только с дороги ее не видно.
— Тогда как же я узнаю, где остановиться? Жан крепко призадумался, наконец ответил:
— Там есть маленький деревянный мост без одной доски. От него ведет дорожка к дому мсье Кло.
В эту минуту Эсмеральда повернулась на другой бок, и нас окутали миазмы, сочетающие запахи духов и рокфора. Мы поспешили отойти подальше от машины.
— Ну так,— заключил я.— Проверим, верно ли я все понял. Я еду в ту сторону и поворачиваю налево там, где женщина поливает свой сад. Миновав памятник жертвам войны и дом мсье Пеллиго, еду прямо до дуба с вмятиной, там снова поворачиваю налево и высматриваю деревянный мостик без одной доски. Правильно?
— Мсье,— с восхищением отозвался Жан, — можно подумать, что вы родились в этой деревне!
Я все же нашел дорогу. Мадемуазель Убер не поливала сад перед своим домом, и красного коврика не было видно. На самом деле хозяйка дома сидела в кресле и спала на солнышке. Пришлось мне разбудить ее, чтобы убедиться, что она и впрямь мадемуазель Убер, у дома которой мне надлежит повернуть налево. На стволе дуба в самом деле была изрядная вмятина, из чего я заключил, что мсье Эролт потребил немало анисовки, прежде чем врезался в дерево на своей машине. У обнаруженного мною мостика действительно не хватало одной доски. Наставления селян всегда точны, какими бы загадочными они вам ни показались поначалу. Я покатил по изрытой колеями дорожке между зеленым лугом с кремовым пятнышком стада коров породы шароле и зарослями подсолнечника, обратившими дивные желто-черные лики к своему небесному кумиру. Проехав затем сквозь перелесок, я увидел на лужайке дом мсье Кло, длинный, низкий и белый, как яйцо голубки. Кровля была сложена из темной, как шоколад, толстой черепицы, расписанной золотистым лишайником. Перед домом стояли две машины — одна полицейская, другая, по всем признакам, принадлежащая врачу. Как только я выключил мотор, до моего слуха, заглушая храп Эсмеральды, донеслась странная какофония — крики, вопли, рев, плач, завывание и всеобщий скрежет зубовный. Из чего заключил — как оказалось, вполне справедливо,— что пропажа Эсмеральды не осталась незамеченной. Подойдя к неплотно закрытой входной двери, я взял изображающий руку, сжимающую меч, бронзовый дверной молоток и громко постучал. Шум в доме продолжался с прежней силой. Постучал снова — никого. Взявшись за ручку молотка покрепче, я принялся колотить дверь так, что она едва не сорвалась с петель. На секунду бедлам прекратился, затем дверь распахнулась, и передо мной возникла молодая женщина невиданной красоты. Растрепанные длинные волосы только прибавляли ей очарования, они были цвета вечерней зари, коего так стремится — чаще всего безуспешно — достичь каждый осенний лист. Под темными бровями, подобными крыльям альбатроса, сверкали огромные глаза чудесного золотисто-зеленого цвета. Форма и мягкость розовых губ этой красавицы подточили бы стойкость самого верного из мужей. Из чудных глаз струились по щекам слезы величиной с крупный брильянт.
