Она остановилась, посмотрела на пустой бокал; я подал знак официанту, что требуется добавка.
— И как только я вышла из лифта, сразу поняла, зачем понадобилась управляющему,— продолжила Урсула.
— Моисей?
— Ну да. Он проснулся и стал распевать самые ужасные песенки, какие только можно себе вообразить. Да так, что было слышно чуть ли не на всю гостиницу. Я подбежала к номеру, от расстройства уронила ключ, а когда нагнулась за ним, из корзины вывалились все мои пакеты, и апельсины покатились по полу. В эту минуту подошел управляющий.
Она пригубила мартини и посмотрела на меня глазами, полными слез.
— Честное слово, милый, мне в жизни еще не было так неловко. Мы с управляющим «Клариджес» ползаем на четвереньках, собирая апельсины, а из номера доносится голос Моисея, расйевающего мерзкую песенку про какую-то девицу с задом величиной с коляску мо-мо-мотоцикла.
Я сохранял серьезное выражение лица, не позволяя выплеснуться злорадному ликованию, которое наполнило мою душу, когда я представил себе картину, описанную Урсулой.
— Ну вот, мы вошли в номер, и, слава Богу, Моисей перестал петь. Вместо этого он посмотрел на управляющего и назвал его отродьем джигджигутки. Милый, что это такое? Я знаю про танец джига, а джиг-джига — это похоже на танго?
— Вроде того,— ответил я.— Этот танец изобрели в Порт-Саиде, чтобы... чтобы помочь морякам забыть, что они находятся далеко от своих любимых жен.
— О,— вымолвила Урсула, обдумывая мой бред.— Ладно, во всяком случае, управляющий был страшно мил. Сказал, что вовсе не против того, чтобы Моисей находился в моем номере, если бы только не это пение и сквернословие. Мол, другие постояльцы засыпали его жалобами, поэтому он вынужден просить меня удалить эту птицу. Вот я и привезла Моисея в «Дорчестер»... А что мне было еще делать? Всю дорогу сюда он пел и обзывал таксиста словами, которые я не стану повторять. В холле он вел себя так, что пришлось дать ему водки с тоником, и пока он пил, мы накрыли клетку салфеткой и поспешили внести сюда и поставить под стол. С той минуты он был паинькой.
— Дорогуша,— сказал я,— конечно, с твоей стороны очень мило приготовить преподобному Пенджу подарок в виде попугая. Но тебе не кажется, что чем скорее он его получит, тем лучше для всех нас?
— О, конечно! — отозвалась Урсула.— Когда ты пришел сюда, я как раз звонила Пенджи — он любит, чтобы его так называли,— сказала, что мы сегодня же привезем ему подарок, и он очень обрадовался.
— Слава Богу. Надеюсь, ты не говорила ему, что это за подарок?
— Что ты, милый, я хочу, чтобы это было для него сюрпризом.
— Не сомневаюсь, что так и будет,— заметил я.
Наш завтрак проходил в довольно нервозной обстановке, ибо на одну особу, сидевшую за третьим столиком от нас, то и дело накатывал громкий пронзительный смех. Всякий раз, когда ее разбирало веселье и она принималась ржать, мы с Урсулой подпрыгивали на стульях, потому что нам казалось, что это Моисею вздумалось петь. На Урсулу напала икота, и она была вынуждена попросить, чтобы ей принесли бокал уксуса — единственное, по ее словам, эффективное средство от этого недуга.
Наконец мы управились с трапезой, и возникла проблема — как вынести из ресторана клетку с Моисеем. Под руководством Себастьяна два официанта забрались под стол, чтобы обернуть салфетками клетку; должно быть, не один из посетителей ресторана спрашивал себя, что происходит... Наконец клетка была замаскирована, они вытащили ее из-под стола, и мы направились следом за ними к выходу — этакая траурная процессия, провожающая задрапированный белой материей куполовидный гроб. Все шло гладко, пока один из официантов не споткнулся о ножку стула, отчего пара салфеток соскользнула на пол. Моисей смерил отряд официантов ядовитым взглядом.
— Прожорливые педерасты,— громко произнес он, заставив всех находившихся в зале оторваться от еды и сосредоточить внимание на нас.
— Прожорливые выблядки,— продолжал Моисей, демонстрируя свое знание нехороших слов.
— Выносите его вон из зала, живо,— прошипел Себастьян.
Мы дружно обратились в бегство в ту самую минуту, когда Моисей приступил к пению.
Обнаружив в холле брошенный кем-то экземпляр «Тайме», я развернул газету, проделал в складке посередине дырку для кольца на клетке и накрыл Моисея в тот момент, когда он перешел ко второму куплету «Джуди О'Келли».
— Не очень-то подходящее комнатное животное, сэр, позвольте заметить,— сказал, улыбаясь, Себастьян.
Моисей замолчал.
— Мы отдадим его в хорошие руки,— ответил я.— Он будет жить вместе с одним священником.
— Вот уж не знал, что Церковь способна на такую широту взглядов,— заметил Себастьян.— Это что-то новое.
Урсула вышла из туалетной комнаты, неся две большие сумки.
— Спасибо вам за помощь и терпение,— поблагодарил я.
— Всегда...— начал он и вдруг остановился.
— Если вы собирались сказать «всегда к вашим услугам», лучше воздержитесь,— посоветовал я.— Одного такого раза в жизни довольно.
Посадив Урсулу и Моисея в такси, я забрался в машину следом за ними и назвал водителю адрес преподобного Пенджа.
— Милый, такой шикарный завтрак, огромное тебе спасибо,— сказала Урсула и поцеловала меня.— И спасибо, что ты был так добр к бедному Моисею.
Говоря, она копалась в своих сумках, проверяя, все ли на месте.
— Что у тебя там? — спросил я.
— Да так, кое-какие мелочи для бедного старика. Пара бутылок виски, я знаю, он не прочь выпить стаканчик, а у самого нет денег, чтобы купить. Немного корма для Моисея и его любимый напиток, а также разное чтиво для старины Пенджи.
Она вытащила «Таймс», «Дейли телеграф», свежий номер «Вог», «Панч» и, к величайшему моему удивлению, «Плейгерл».
— А это еще зачем? — воскликнул я.
— Понимаешь, милый, я задумала постепенно редебилитизировать его, помочь ему исправиться. Пусть начинает побольше думать о противоположном поле и поменьше о собственном. Вот и купила для него «Вог» и этот журнал, чтобы открыть ему глаза на пробелы в его жизни.
— А ты сама когда-нибудь заглядывала в «Плейгерл»?
— Нет,— ответила Урсула.— Разве это не обычный журнал для девочек?
— Посмотри,— мрачно предложил я.
Надо же было ей открыть журнал на центральной раскладной странице, где красовался весьма обнаженный, весьма зрелый и весьма крупный молодой мужчина.
— О Господи,— ужаснулась Урсула.— Боже мой!
— Вот именно,— откликнулся я.— Вряд ли такой журнал будет способствовать редебилитации старины Пенджи, верно?
— О, милый, слава Богу, что ты обратил на это внимание. Конечно, я не могу дарить ему этот журнал. Но что мне с ним сделать?
