— Что делать?
— Останься здесь, миледи. Скажи сэру Тибальту, ему нельзя ехать. Скажи ему.
Я начала понимать, они боятся возвращаться в Египет, туда, где произошла трагедия с их хозяином.
— Боюсь, что это невозможно. Все планы завершены, их нельзя изменить.
— Надо, — твердил Мустафа.
— Уверена, что сэр Тибальт не согласится.
— Там смерть. Это проклятие…
Естественно, подумала я, они боятся предрассудков.
— Вы говорили сэру Тибальту?
Они покачали головами.
— Нет пользы. Говорить его великому отцу нет пользы, и он умер. Проклятие настигло его и настигнет других.
— Это только легенда, ничего больше.
— Легенда? — засомневался Мустафа.
— Значит, это придумали люди. Все будет хорошо. Сэр Тибальт позаботится об этом.
— Его отец не смог позаботиться. Он умер.
— Это произошло не из-за его работы.
— Нет? Это проклятие. И проклятие убьет еще.
Абсалам подошел ко мне. Он сложил ладони рук и поднял глаза:
— Миледи, надо говорить, надо убеждать. Миледи — новая жена. Муж слушает свою возлюбленную.
— Это невозможно, — сказала я.
— Там смерть… Смерть.
— Мне приятно, что вы беспокоитесь, но я ничего не могу поделать.
Они смотрели на меня большими печальными глазами. Я проскользнула в спальню. Для них естественно верить в предрассудки, сказала я себе.
* * *
Вечером в постели я сказала Тибальту:
— Сегодня со мной говорили египтяне. Они очень напуганы.
— Чем напуганы?
— Они называют это проклятием и уверены, если мы поедем в Египет, случится непоправимое.
— Если они так настроены, им следует остаться.
— Египтяне просили меня поговорить с тобой. Они сказали, что муж любит свою возлюбленную и послушает ее.
Он засмеялся.
— Я говорила им, это бесполезно.
— Они крайне суеверны.
— Иногда я немного боюсь.
— Ты, Джудит?
Я прижалась к нему.
— Боюсь за тебя, — уверяла я его. — Что, если с тобой произойдет то же, что и с ним?
— Почему это случится со мной?
— Вдруг в этом проклятии что-то есть?
— Дорогая Джудит, ты не можешь верить в это.
— Если б кто-то другой возглавлял экспедицию, я бы смеялась над всеми страхами.
Он засмеялся в темноте.
— Дорогая моя…
На этом разговор закончился.
* * *
Скорей бы проходили эти дни. Какие они короткие перед Рождеством. Часто шел дождь, ели блестели от капель, дул мягкий юго-западный ветер, он шелестел ветвями и стонал за окнами. Всякий раз при встрече с египтянами я ловила на себе их пристальный и печальный взгляд, одновременно в нем читалась надежда. Няню Тестер я встречала только в обществе Табиты, ведь она почти не выходила из своей комнаты наверху.
Теодосия и Эван приехали в Кеверал Корт на Рождество. Сабина и Оливер пригласили их и нас с Тибальтом. Хадриан тоже приехал, он собирался пробыть с нами до отъезда в Египет.
Было давней традицией петь рождественские песни в бальном зале Кеверал Корта накануне Рождества. Собиралось много соседей. Оливер прочитал молитву, как раньше это делал отец Джеймс, и процессия отправилась из церкви в имение.
Пропев славу рожденному Иисусу, почетные гости леди Бодреан прошли в комнату, где их ждал праздничный ужин. Он состоял из пирогов с разными начинками, булочек, которые запивали медовухой, и напитком под названием «Кеверал пунш» — его готовили в огромной оловянной миске по древнему рецепту, напиток довольно крепкий.
Меня веселило отношение леди Бодреан. Когда она думала, что я не вижу, то подозрительно и с удивлением взирала на меня, но когда мы встречались глазами, она была сама воспитанность.
Отведав пирожков и пунша, мы пошли в церковь на ночную службу и вернулись домой на рассвете. Все было как в прежние годы. Я радовалась, что друзья детства собрались в это время.
Мы приятно отпраздновали Рождество и в доме священника. Теперь вместо Элисон за столом главенствовала Сабина. На столе красовалась рождественская индейка, фаршированная каштанами, и бренди, из-за которого всегда так волновались Доркас и Элисон. Сабина не проявляла никакого беспокойства. Она болтала без умолку, мы подшучивали над ней. Сливовый пудинг внесли торжественно, с горящими свечами по краям, предварительно погасив свечи на столе.
Теодосия, Эван и Хадриан справляли праздник в имении и мы впервые говорили не об экспедиции, чему я очень радовалась, иначе мои тетушки чувствовали бы себя неуютно.
Потом мы играли в шарады, исполняли пантомимические сценки, решали ребусы. Это лучше всех удавалось мне, мои тетушки аплодировали.
Ранним утром я, Тибальт и Табита отправились в Гизу. Я подумала, неужели мы всегда будем ходить втроем? Мне нравилась Табита, но в определенных ситуациях мне все чаще казалось справедливой поговорка: двое — компания, а трое — толпа. Неужели потому, что в присутствии Табиты отношение ко мне Тибальта начало меняться? Порой он был таким официальным! Неужели он при ней боялся показать ту любовь, которую проявлял ко мне, когда мы оставались наедине.
Мы шли от ворот по тропинке, по обе стороны которой росли кустарники и деревья, в молчаливый дом, где жила странная няня Тестер и спали два араба. А спали они или снова обсуждали проклятие?
В холле с люстры свисала ветка белой омелы, она казалась неуместной в этом доме теней.
* * *
Наступил январь, он принес заморозки, и обледеневшие ветки в саду выглядели сказочно красиво.
За завтраком Тибальт просматривал почту, хмурился, возмущался.
— Ох, уж эти адвокаты, — жаловался он.
— В чем дело?
— Понадобится некоторое время, чтобы завещание сэра Ральфа вошло в силу. Вот пример волокиты и проволочек.
— Неужели это так важно? — спросила я.
— Ты же знаешь, он оставил деньги на исследования. Мы на них рассчитывали. Можно было не так ограничивать расходы. Увидишь, как быстро тают деньги во время экспедиций. Придется нанять около сотни рабочих, да еще разных специалистов. Поэтому нельзя начинать такое большое дело, не заручившись финансовой поддержкой.
— Значит, ты не можешь воспользоваться этими деньгами или дивидендами?
— Могу, но придется выполнить ряд формальностей. Мне надо поехать в Лондон.
