Когда мы вернулись, день уже клонился к вечеру, и Эластер горел нетерпением снять сцену ловли сов на удочку. Боб снабдил нас удочкой для ловли нахлыстом и двумя чучелами мышек, предназначавшимися для наживки. Мы все торжественно прошествовали к замерзшему озеру и вышли на лед. Здесь Боб преподал мне краткий урок заброса, поскольку я раньше никогда не пробовал ловить нахлыстом. Он несколько раз продемонстрировал мне, какое движение должна совершать кисть при раскручивании лески, заставляя мышь с легкостью перышка опускаться на лед футах в тридцати от нас. Вся эта процедура показалась мне необычайно простой, и я не мог понять, почему рыбаки, увлеченные ловлей нахлыстом, поднимают столько шума из-за техники заброса. Уверенно сжав в руках удилище, я направил его в небо и сделал, как мне показалось, безупречный заброс.
К несчастью, проклятая леска, вместо того чтобы спокойно размотаться и опустить мышь на лед, по какой-то причине повела себя как хлыст, в результате чего мышка разломилась надвое и половина ее улетела на другой берег озера, оставив меня лишь с головой и передними лапами, все еще болтающимися на конце лески.
— Милый, — сказала Пола, когда наконец перестала смеяться, — ты ведь знаешь, что наш бюджет не позволяет бесконечно снабжать тебя мышами.
— Хорошо, что у нас есть запасная, — порадовался Эластер.
— Пожалуй, мне лучше сначала немного попрактиковаться с оставшейся половинкой, — сказал я. — Мне не хотелось бы испортить последнюю мышь.
— Я думаю, если бы зрители увидели этот эпизод, они сказали бы, что роль оказалась мышке не по силам, — пошутил Эластер и зашелся хохотом, в восторге от собственного остроумия.
Я молча проигнорировал его вульгарную шутку и удалился в тихий уголок на берегу озера, чтобы поупражняться со своей полумышью. Как только я приобрел достаточный навык в искусстве заброса, мы насадили в качестве приманки целую мышку и начали съемки. Нет нужды говорить, что ни одна сова и не подумала появиться поблизости от нас.
В эту ночь, нашу последнюю в Райдинг-Маунтин, мы снова стали свидетелями удивительного зрелища, которое продемонстрировало нам северное сияние, и в течение двух или трех часов, лежа в кровати, мы наблюдали за тем, как в небе над нами формируются ленты, свитки, рифленые занавеси, переливавшиеся пастельными оттенками, так, словно внутри их полыхает пламя, сливаясь, разделяясь, исчезая, появляясь вновь в нескончаемом и неповторимом красочном представлении. Это было такое удивительное и прекрасное зрелище, что возникало желание иметь возможность изобразить его на картине, хотя вы прекрасно понимали, что живописное полотно никогда не сумеет передать волшебной элегантности горящих на небе узоров. Я чувствовал, что ради одного лишь северного сияния стоит переносить суровую канадскую зиму.
В следующий раз мы приехали в Канаду летом, когда окружающий пейзаж имел совершенно иной вид — деревья были одеты листвой, и повсюду росли цветы. Целью нашего визита был Банф — один из главных национальных парков Канады, расположенный в самом сердце Скалистых гор, где можно увидеть некоторые самые живописные пейзажи нашей планеты. Горные хребты следовали друг за другом, словно гигантские штормовые волны, застывшие в камне. Сосновые леса, похожие на зеленую шерсть, карабкались вверх по их склонам, а сияющие на вершинах снега здесь и там дополняли неподвижные ледники, похожие на расплавленный воск, застывший на свече. Парк был поистине волшебным местом, поскольку каждый раз за поворотом дороги необычайно эффектный и красивый горный пейзаж радовал ваш взор, и вам казалось, что это, должно быть, самый живописный вид во всем парке, но тут же, за следующим поворотом, доказывая вашу ошибку, перед вами представало еще более величественное зрелище. Местами горы поднимались так круто, что лес рос только у их подножий, но зато на каждом коричневом или бежевом пике лежал снег, так тщательно покрывавший все уступы и ложбины, что казалось, будто это накрахмаленные, безупречно белые салфетки, аккуратно разложенные на одиноких камнях.
Остановившись на обочине, чтобы немного передохнуть, мы обнаружили под деревьями россыпи ягод дикой земляники, сверкавших, как маг ленькие фонарики среди темных листов, и тут же с жадностью на нее наь бросились. Известно, что обитающие в парке гризли и черный медведь барибал тоже весьма неравнодушны к землянике, и, если вы оказались в глухом лесу, надо все время быть настороже, иначе можете обнаружить, что собираете землянику на одной поляне с гризли.
Два огромных горных гребня, похожих на острие топора, поднимались к небу прямо над нами, а между ними лежала овальная долина, покрытая нефритово-зеленой растительностью. На этой зеленой поверхности местами виднелись маленькие белые точки, принятые мной поначалу за островки снега, но когда одна из точек задвигалась, мне стало ясно, что передо мной маленькая группа животных, с которыми я давно хотел повстречаться, — снежная коза Скалистых гор. Название не должно вводить вас в заблуждение. Снежная коза Скалистых гор — королева всех горных козлов (на английском это животное — козел, и поэтому называют его королем. В нашей литературе их называют козами, очевидно, потому, что самки имеют приоритет над самцами); со своей мягкой белой шерстью, нежнее, чем кашемир, черными изящными копытами, рогами, глазами и мордой, они истинные аристократки среди зверей. В отличие от других обитающих в горах копытных животных, в их движениях нет торопливости и нервозности, напротив, они отличаются неторопливым спокойствием и уверенностью. Они уверены в себе до такой степени, что однажды мы видели, как коза пыталась перепрыгнуть через глубокую расщелину с одного узкого уступа на другой, до которого оказалось слишком далеко. Вместо того чтобы сорваться и упасть в пропасть, как случилось бы с любым другим животным на его месте, коза, осознав свою ошибку, перегруппировалась в воздухе, ударилась о поверхность скалы всеми четырьмя копытами и, сделав сальто назад, благополучно приземлилась на том же уступе, с которого начала свой полет.
У них почти отсутствуют естественные враги, а с теми, которые имеются, им, судя по всему, вполне по силам справиться. Одна снежная коза, окруженная охотничьими собаками, заколола двоих из них рогами, третью скинула в пропасть, а когда остальная свора испугалась и отступила, коза как ни в чем не бывало пошла дальше своей дорогой. В другой раз нашли снежную козу, задранную медведем гризли. Однако неподалеку от жертвы нашли и мертвого гризли с двумя проникающими колотыми ранами возле самого сердца. Очевидно, ему хватило сил только на то, чтобы убить козу, прежде чем самому умереть от смертельных ран, нанесенных ему острыми, как кинжалы, рогами. Некоторое время мы наблюдали в бинокли за тем, как они пасутся на зеленом лугу, но не увидели никаких волнующих эпизодов, связанных с гризли. Козы мирно пощипывали травку, время от времени делая паузу, чтобы посмотреть по сторонам, и их вытянутые, серьезные, бледные морды придавали им строгий, респектабельный вид, отчего они походили на группу викариев в белых меховых шубах.
В одном из эпизодов своего фильма мы хотели показать летнюю активность пищухи — удивительных маленьких грызунов, обитающих на альпийских лугах. Эти крохотные создания не впадают в зимнюю спячку наподобие многих других живущих в горах животных, например, таких, как толстый сурок. Вместо этого они стали фермерами и в течение летних месяцев усердно собирают траву и листья, складывая их в стожки для просушки на солнце. Когда одна сторона достаточно просохнет, пищуха осторожно переворачивает стожок, чтобы весь собранный провиант получил свою долю солнечного света. Эти просохшие стожки убираются в укромные места, и в течение зимних месяцев они служат кладовыми пищух, без которых животные погибли бы от голода, в то время когда долины покрыты слоем снега. При первых признаках дождя пищухи перемещают стожки в укрытие и снова вытаскивают их на солнце, когда буря минует.
