— Я придумал! — крикнул он Поле. — Придумал!
— Что ты придумал, милый? — осторожно спросила Пола, заметив сумасшедший блеск в его глазах.
— Полиэтиленовые мешки, — с триумфом провозгласил Джонатан. — Ты должна отправиться в город и купить мне несколько огромных, бездонных полиэтиленовых мешков.
— Конечно, милый, — мягко сказала Пола, — Все, что ты захочешь, но зачем?
— Листья, — ответил Джонатан.
Мы все посмотрели на него. Пена на губах у него еще не выступила, поэтому мы решили все обратить в шутку.
— А какую связь имеют листья с полиэтиленовыми мешками? — спросил я без всякой надежды получить осмысленный ответ, в чем, увы, не ошибся.
— Мы соберем листья в мешки и принесем их в гостиницу, — сказал Джонатан.
— А что мы будем с ними делать после того, как принесем в гостиницу? — спросила заинтригованная Ли.
— Высушим.
— Высушим?
— Да, высушим, а затем возьмем лестницу, заберемся на дерево и будем ссыпать их вниз, — сказал Джонатан. — Таким образом я наконец сумею снять кадры осеннего листопада.
Естественно, этот наполеоновский план послужил причиной нового конфликта с многострадальным капитаном Проузом. Полу отправили в ближайшую деревню, и она вернулась с четырьмя огромными траурно-черными полиэтиленовыми мешками. Подгоняемые Джонатаном, который от возбуждения был близок к состоянию исступления, мы набили их сырыми листьями и вернулись в гостиницу «Брэмбл Хилл» с таким количеством потенциального перегноя, которого вполне могло хватить на нужды крупнейших ботанических садов мира. Мы сложили эти щедрые дары в фойе гостиницы, и Джонатан отправился на поиски капитана Проуза. Когда они вернулись, он показал капитану на четыре огромных пластиковых мешка, которые своей формой, причудливо искаженной содержимым, походили на злобных гигантских слизней из далекого космоса.
— Я хочу, чтобы вы помогли мне вот с этим, — просто сказал Джонатан. Капитан с опаской осмотрел мешки.
— С этим? — в некотором замешательстве спросил он. — Вам нужна моя помощь?
— Да, — подтвердил Джонатан.
— А что это? — поинтересовался капитан.
— Листья, — ответил Джонатан.
— Листья? Какие листья? — растерянно спросил капитан. Ничего подобного с ним раньше не случалась.
— Осенние листья, — с триумфом объявил Джонатан. — Мы набрали их в лесу.
Капитан Проуз выглядел ошеломленным. Прежний жизненный опыт не подготовил его к тому, как вести себя с постояльцем, внезапно предъявляющим четыре пластиковых мешка, доверху набитых осенними листьями, и требующим от него помощи.
— Понимаю, — выдавил он, облизнув губы. — И что вы намерены с ними делать?
— Высушить их, — ответил Джонатан, удивленный тем, что капитан сам не может прийти к такому очевидному выводу.
— Высушить их? — удивился капитан. — Высушить?
— Ну да, они ведь влажные, — объяснил Джонатан.
— Но почему вы хотите их высушить? — невольно поинтересовался капитан.
— Потому что мокрые они не будут падать, — ответил Джонатан, теряя терпение от непонятливости капитана.
— Но они уже упали, — заметил капитан.
— Я знаю, — окончательно вышел из себя Джонатан. — Именно поэтому они и стали влажными, и именно поэтому мы хотим их высушить.
К счастью, в этот момент вернулась Пола, которая выходила, чтобы совершить один из многочисленных телефонных звонков. Она с одного взгляда оценила ситуацию.
— Капитан Проуз, сейчас я все вам объясню. Я уверена, вы не откажетесь нам помочь, если это вообще возможно, — произнесла она, широко улыбаясь и включив все пять тысяч ватт своего обаяния.
— Я был бы рад, если бы вы внесли хоть какую-то ясность, — сказал капитан.
Просто и последовательно Пола изложила ему драматическую историю с падающими листьями. С самого начала капитан Проуз любезно предоставил в наше распоряжение комнату (помимо наших спален), где мы могли проводить обсуждения сценария и хранить съемочную аппаратуру. Это была довольно странная комната на первом этаже, похожая на викторианскую оранжерею. И вот теперь Пола просто спросила, нельзя ли нам заодно высушить в этой комнате добрую половину Нью-Фореста. Если капитай не попросил нас в тот же момент оставить его гостиницу, то исключительно благодаря своему природному добродушию и твердой хватке хозяина. Вместо этого он дал нам большую кипу старых номеров «Таймс», чтобы мы разложили на газетах наши драгоценные листья, а также огромную электрическую печь, примерно 1935 года выпуска, для их просушки. Вскоре печь выбрасывала потоки тепла, как настоящая домна, листья были разложены на старых газетах, занимая полкомнаты, а Джонатан, тихонько напевая, любовно перебирал их пальцами. Все остальные потягивали виски в дружеском кругу и наблюдали за ним.
— Это похоже на постановку пантомимы в сельском клубе, — заметил Крис. — Например, «Младенцы в лесу».
— Нет, нет, — сказал я тоном знатока. — Харрис слишком стар для младенца. Это скорее «Буря». Там есть старик Калибан, мечущийся в своем духовном узилище.
— Можете смеяться сколько хотите, — холодно прервал нас Джонатан, продолжая ворошить листья, — но посмотрим, что вы скажете, когда настоящие осенние листья дождем посыплются с деревьев.
Через два дня, когда листья высохли, мы с благоговением отнесли их в лес. Вместе с ними в лес была торжественно доставлена лестница, и, повинуясь указаниям Джонатана, мы приставили ее к стволу могучего дуба. Брайану, который не занимался звукозаписью при съемках этой сцены, было поручено подняться по лестнице с полным мешком листьев, проползти по ветвям чуть в сторону и начать разбрасывать листья, изображая из себя мать-природу, и он послушно выполнил данное ему указание.
— Разбрасывай их более естественно, — то и дело кричал Джонатан.
— Как я могу разбрасывать их естественно из пластикового мешка? — раздраженно отзывался Брайан со своего шаткого насеста.
— Рассыпай их аккуратно, — поучал Джонатан, — а не швыряй комками.
— Должен сказать, вы, ребята, умеете создавать для себя проблемы, — заметил Саймон.
— Не жалеем ни трудов, ни затрат, — сказал я. — Но это еще пустяки. Вот Эрик фон Штрохейм, снимая один из своих фильмов, распорядился прикрепить к веткам тридцать пять тысяч цветков миндаля, поскольку съемки проводились зимой и деревья стояли голые.
— Ну и ну! Наверное, это обошлось ему недешево? — спросил Саймон.
— Еще бы, — ответил я, — очень недешево. Кстати, Харрис его родственник, и поэтому он придумал эту затею с листьями.
— В самом деле? — заинтересовался Саймон.
— Так оно и есть. Его настоящее имя — Харрис фон Штрохейм, но он сменил фамилию.
— Так, значит, вот чем объясняется его пристрастие к листьям? — спросил Саймон.
