- Что ж, я очень рад нашей встрече, - сдержанно произнес я.
- Дорогой, мы не виделись сто лет, - отозвалась она, - слишком долго.
Я отметил, что она рассталась с тем растерянным джентльменом средних лет.
- Садись, - предложил я, - выпей стаканчик.
- Конечно, любимый, с удовольствием. - Она элегантно опустилась на стул.
Я подозвал официанта.
- Что ты пьешь? - спросила Урсула.
- Бренди с содовой.
- Фу! - воскликнула она, деликатно передернув плечами. - Отвратительная смесь. Тебе не следует ее пить, это кончится испарением печени.
- Оставь в покое мою печень, - страдальчески вымолвил я. - Ты что станешь пить?
- Мне что-нибудь вроде Бонни Принц Чарльз.
Официант тупо воззрился на нее. Ему еще не доводилось слышать лексические упражнения Урсулы.
- Мадам желает рюмку дюбонне, - объяснил я, - а мне принесите еще бренди.
Я сел, и Урсула, наклонясь над столом, с чарующей улыбкой схватила двумя руками мою руку.
- Дорогой, разве это не романтично? - спросила она. - Мы встречаемся с тобой столько лет спустя в Венеции! В жизни не слышала ничего более романтичного, ты согласен?
- Согласен, - осторожно ответил я. - А где твой муж?
- Как? Разве ты не знаешь? Я развелась.
- Извини.
- Ничего, ничего. Это было даже к лучшему. Понимаешь, после ящура он, бедняга, был уже совсем не тот, что прежде.
Мне не помог даже прежний опыт общения с Урсулой.
- У Тоби был ящур? - спросил я.
- Да… ужасно, - произнесла она, вздыхая, - и он так и не пришел в себя.
- Еще бы. Но ведь ящур у людей - это, должно быть, большая редкость?
- У людей? - Она сделала круглые глаза. - Как тебя понимать?
- Да ведь ты сказала, что Тоби… - начал я, но меня перебил громкий смех Урсулы.
- Глупенький, - вымолвила она, хохоча. - Я говорила про его скотину. Все его племенное стадо, которое он выращивал годами. Ему пришлось всех зарезать, и это страшно подействовало на беднягу. Он начал водиться с недостойными женщинами, пьянствовал в ночных клубах, и все такое прочее.
- Вот уж никогда не думал, - сказал я, - что у ящура могут быть такие серьезные последствия. А Министерству сельского хозяйства известно про этот случай?
- Ты думаешь, это могло бы их заинтересовать? - удивилась Урсула. - Если хочешь, я могу написать им и рассказать.
- Нет-нет, - поспешил я возразить. - Я просто пошутил.
- Ладно. Теперь расскажи мне про твой брак.
- Я тоже развелся.
- Ты тоже? Дорогой, я же сказала, что это романтическая встреча. - Ее глаза затуманились. - Мы встречаемся с тобой в Венеции после расторгнутых браков. Совсем как в романах, дорогой.
- Вряд ли нам следует особенно зачитываться этим романом.
- А какие у тебя дела в Венеции? - спросила она.
- Никаких, - ответил я неосмотрительно. - Просто приехал отдохнуть.
- О, чудесно, дорогой, тогда ты можешь мне помочь! - воскликнула Урсула.
- Нет! - поспешил я ответить. - Это исключено.
- Дорогой, ты еще даже не знаешь, о чем я хочу тебя попросить, - жалобно молвила она.
- И знать не хочу. Все равно не стану помогать.
- Милый, мы столько лет не виделись, а ты сразу, даже не выслушав, так груб со мной, - возмутилась Урсула.
- Ничего. Я знаю по горькому опыту, на какие затеи ты способна, и вовсе не намерен тратить свой отпуск, участвуя в твоих ужасных махинациях.
- Ты противный, - сказала она, и губы ее задрожали, а синие, как цветки льна, глаза налились слезами. - Жутко противный… я тут одна в Венеции, без мужа, а ты не хочешь даже пальцем пошевелить, чтобы выручить меня в беде. Это не по-рыцарски с твоей стороны… ты гадкий… и… противный.
- Ну ладно, ладно, - простонал я, - выкладывай, в чем дело. Только учти, я не стану ни во что вмешиваться. Я приехал сюда провести несколько дней в мире и покое.
- Так вот, - начала Урсула, вытирая глаза и подкрепляясь глотком дюбонне. - Я приехала сюда, чтобы, можно сказать, совершить акт милосердия. Дело чрезвычайно трудное, возможны ослижнения.
- Ослижнения? - не удержался я.
Урсула осмотрелась кругом, проверяя нет ли кого поблизости. Так как поблизости было всего лишь около пяти тысяч веселящихся иностранцев, она посчитала, что может спокойно довериться мне.
- Ослижнения на высоком уровне, - продолжала она, понизив голос. - Это должно оставаться только между нами.
- Ты хочешь сказать - осложнения? - спросил я, желая придать беседе более осмысленный характер.
- Я сказала именно то, что подразумеваю, - сухо ответила Урсула. - Может быть, перестанешь меня поправлять? Эти вечные попытки поправлять меня всегда были одной из твоих худших черт. Это ужасно неприятно, дорогой.
- Извини, - произнес я покаянно. - Валяй, рассказывай, кто там, на высоком уровне кого ослизывает.
- Ну вот. - Она понизила голос так, что ее слова с трудом доходили до меня сквозь окружающий нас гомон. - Тут замешан герцог Толпаддльский. Я потому и приехала в Венецию, что Реджи и Марджери, да и Перри тоже доверяют только мне, и как герцог, разумеется, он просто душка, который страшно страдает от этого скандала, и когда я сказала, что приеду, они, конечно, сразу ухватились за эту возможность. Но ты не должен никому ни слова говорить об этом, дорогой, обещаешь?
- О чем я не должен говорить ни слова? - озадаченно справился я, давая жестом понять официанту, чтобы принес еще выпить.
- Но я ведь только что тебе сказала, - нетерпеливо произнесла Урсула. - О Реджи и Марджери. И Перри. И о герцоге, разумеется.
Я сделал глубокий вдох.
- Но я не знаю этих Реджи, Марджери и Перри. И герцога тоже.
- Не знаешь? - удивилась Урсула.
И я вспомнил, как ее всегда удивляло, что я не знаю никого из широкого скучного круга ее знакомых.
- Нет. А потому, сама понимаешь, я затрудняюсь понять, в чем дело. Могу только представить себе самые разные варианты - то ли все они заболели проказой, то ли герцога поймали на незаконном производстве спиртного.
- Что за глупости ты говоришь, дорогой, - возмутилась Урсула. - У него в роду нет алкоголиков.
Я снова вздохнул.
- Послушай, может быть, ты просто расскажешь, кто из них кому что сделал, учитывая, что я никого из них не знаю и, по правде говоря, предпочел бы не знать.
- Хорошо, - согласилась Урсула. - Перегрин - единственный сын герцога. Ему только что исполнилось восемнадцать, и он славный парень, несмотря на это.
