- Кто? - удивился я.
- Ну, ты знаешь, тот великий итальянский любовник.
- Ты хочешь сказать - Казанова?
- Милый, ты опять меня поправляешь, - холодно заметила Урсула.
- Извини, - сказал я покаянно, - мне страшно лестно, что ты считаешь меня таким же романтичным, как Пасадубля.
- Ты всегда был по-своему романтичен, - сообщила она. - Скажи, твоя спальня в самом деле такая большая и из окна действительно видно Большой канал?
- Да - на оба вопроса, - горестно произнес я. - Должен, однако, сознаться, мне было бы куда приятнее, если бы для тебя мое личное обаяние было важнее, чем размеры и расположение моей спальни.
- Я же говорю - ты романтичен, - пробормотала Урсула. - Почему бы нам не отправиться в твою гостиницу, выпить по рюмочке и посмотреть на твой люкс?
- Блестящая идея, - горячо подхватил я. - Пошли?
- Милый, это не романтично. Лучше поплывем.
- Конечно, - сказал я.
Урсула предпочла катеру гондолу.
- Понимаешь, - она вздохнула с наслаждением, - я всего четыре дня как в Венеции, и каждый вечер выбирала гондольера.
- Никому не говори, - ответил я, целуя ее.
В пышном белом платье она была так хороша, что даже гондольер (деловой и циничный представитель млекопитающих) был восхищен.
- Милый, - сказала Урсула, принимая театральную позу в свете фонарей на пристани, - я уже предвкушаю наш роман.
С этими словами она шагнула внутрь гондолы, сломала каблук и плюхнулась в Большой канал. Зная, что она плавает, как выдра, я мог бы ограничиться минимумом джентльменских усилий, чтобы помочь ей выбраться из воды, однако пышное платье, намокнув, обмоталось вокруг ног Урсулы и потянуло ее на дно. Волей-неволей пришлось мне сбросить пиджак и ботинки и нырять следом за ней. В конце концов, не в меру наглотавшись воды, я сумел подтащить ее к берегу, где гондольер помог поднять ее на пристань.
- Милый, ты так храбро меня спас… Надеюсь, ты не очень промок, - выдохнула Урсула.
- Самую малость, - ответил я, подсаживая ее в гондолу.
Когда мы доплыли до гостиницы, ее била дрожь, и я велел ей принять горячую ванну. Когда она вышла из ванной, у нее поднялась температура. Сколько она ни твердила, что все в порядке, я настоял на том, чтобы она легла в постель в моей просторной спальне. К полуночи температура поднялась настолько, что я встревожился и вызвал врача - сердитого сонного итальянца, явно не знакомого с клятвой Гиппократа. Он дал Урсуле какие-то таблетки и заверил, что она поправится. На другой день я отыскал приличного врача и услышал от него, что у Урсулы воспаление легких.
Две недели я преданно ухаживал за ней, пока медики не посчитали, что ей можно ехать домой. Я проводил ее в аэропорт. Когда объявили посадку, Урсула обратила на меня полные слез, огромные синие глаза.
- Милый, это был такой чудесный роман, - сказала она. - Надеюсь, ты со мной согласен.
- Я ни на что не променял бы эти дни, - ответил я, целуя ее теплые губы.
Даже Пасадубль, сказал я себе, не мог бы проявить большего такта.
СМЯТЕНИЕ ОТ ЧТЕНИЯ
Выросший в семье, где книги почитались столь же необходимыми для жизни, как пища, воздух и вода, я всегда поражался, как мало читает средний человек. Недоверие, с каким известные диктаторы относились к книгам, казалось мне странным, ведь книга не только учитель, но и прекрасный друг. Велико влияние книг на людей, достаточно назвать “Происхождение видов”, “Капитал”, Библию, но какое смятение в умах может произвести книга, я по-настоящему узнал лишь после того, как принес в гостиницу “Ройял Пэлис Хайклифф” труды Хэвлока Элиса.
По прибытии в Борнмут я первым делом помчался в мою любимую книжную лавку на Крайстчерч-роуд. В высоком узком здании здесь помещается огромное увлекательнейшее собрание новых и букинистических книг. На первом этаже и в подвале на вас устремлены несколько ядовитые взоры новых книг в разноцветных суперобложках, но поднимитесь наверх по скрипучим неровным ступенькам, и вам откроется диккенсовский ландшафт. В каждой комнате от пола до потолка выстроились на полках плотные ряды старых книг. Полки встречают вас на узких лестничных площадках, и дальше они окружают вас со всех сторон, образуя чудесное, теплое, ароматное чрево.
Возьмите любую книгу - у каждой свой запах. Одна пахнет не только пылью, но и грибами, другая - осенним лесом или цветущим ракитником под ярким солнцем, третья - жареными каштанами. Есть книги, пахнущие едким дымком горящего угля, есть благоухающие медом. Но мало запахов - они дивные на ощупь в своих тяжелых кожаных переплетах, лоснящиеся, точно тюленья кожа, с жилками золотых букв на глянцевитых корешках.
Книги толщиной с бревно, книги тонкие, как прутик, бумага толстая и мягкая, как листья наперстянки, хрустящая и белая, как лед, легкая и ломкая, как иней на паутине. А цвета переплетов… Цвета восхода и захода, багряной осенней листвы, покрытых вереском зимних холмов; форзацы - разноцветные, мраморные, точно некие марсианские облака. И всем этим упиваются и наслаждаются ваши органы чувств еще до того, как вы прочли названия (“Великий Красный остров - Мадагаскар”, “От Пекина до Лхасы”, “Через бразильские дебри”, “Сьерра-Леоне - люди, продукты и тайные общества”) и вот наступила дивная минута, когда вы открываете книгу, словно волшебную дверь.
Тотчас книжная лавка куда-то исчезает, и вы вместе с Уоллесом впитываете густые запахи Амазонии, вместе с Мэри Кингсли торгуетесь с продавцом слоновой кости, вместе с Дю Шаллю оказываетесь лицом к лицу с разъяренной гориллой, в тысячах романах предаетесь любви с тысячами прекрасных женщин, вместе с Сидни Картоном идете на гильотину, смеетесь вместе с тремя джентльменами в одной лодке, отправляетесь вместе с Марко Поло в Китай. И все это вы делаете, стоя на жестком неровном полу, с магическим паспортом в руках, без малейших затрат. Вернее, мне следовало бы сказать, что вам это может не стоить ни гроша, ибо лично я не способен войти в книжную лавку без денег и выйти из нее с пустыми руками. Всякий раз моя чековая книжка худеет, и чаще всего приходится вызывать такси, чтобы отвезти мою добычу.
В данном случае я уже истратил куда больше, чем предполагал (но какой сколько-нибудь решительный, волевой человек устоит против соблазна купить книгу о слонах или про анатомию гориллы?), когда, мирно сидя на корточках перед очередной полкой, прямо перед собой (так что пропустить было невозможно) увидел тома издания, о котором давно мечтал. В темно-бордовых матерчатых переплетах, они отличались друг от друга только толщиной. Крупные буквы названия почти стерлись, так что этот книжный ящик Пандоры вполне мог бы остаться незамеченным мной, не пробейся в эту самую минуту сквозь пыльное оконное стекло луч зимнего солнца, позволяя прочесть: Хэвлок Эллис, “Психология секса”.
