Так вот, всякому, кто изучает, содержит, а главное - разводит редких животных, известно, какую огромную роль играет секс и изучение сексуальных импульсов животного, способного рассказать и написать о своих чувствах и переживаниях, то бишь человека, чрезвычайно важно для работы с менее речистыми представителями животного мира. Хотя я располагал достаточно внушительным собранием книг о человеческом сексе, ему недоставало шедевра, за которым я давно охотился, классического труда Хэвлока Эллиса. Конечно, современная наука продвинулась вперед после его написания, и все-таки он во многом сохранял актуальность, не говоря уже про обилие ценной информации.
Молодая леди, которая помогла мне отнести книги вниз, явно полагала, что мужчине моего возраста не следовало бы покупать девять томов о сексе. Знающий меня не один год владелец лавки Джон Рэстон был настроен более благожелательно.
- Ага, - сказал он, покачиваясь, точно дрессированный медведь, - ага, Эллис. Довольно редкое издание.
- Сто лет за ним охочусь, - отозвался я. - Я просто в восторге.
- Отличный, чистый экземпляр, - не сознавая юмор своих слов, заметил Джон, взяв в руки и рассматривая том, посвященный гомосексуальности.
Итак, моего Хэвлока Эллиса упаковали вместе с еще несколькими, замеченными в последнюю минуту книгами (назовите мне любознательного человека, которого не привлекли бы такие названия, как “Речь обезьян”, или “Дневник работорговца”, или “Патагонцы”), и Джон Рэстон позаботился о том, чтобы меня отвезли в гостиницу, где всю последующую неделю я почти не расставался с Хэвлоком, всюду носил с собой какой-нибудь из девяти томов, отмечая карандашом сведения, полезные для работы с разведением животных. Мне было невдомек, что в пустующей среди зимы гостинице ее персонал изучал мои повадки почти так же внимательно, как я изучал своих животных. А видели они, что, перемещаясь из коктейль-бара в ресторан и из ресторана в гостиную, я постоянно читаю одну книгу (все тома выглядели одинаково), делая на ходу какие-то пометки. Когда в половине восьмого утра мне приносили в номер завтрак, я лежал в постели с Хэвлоком, и с ним же в два часа ночи меня видели ночные швейцары. Несомненно, в этой книге было что-то особенное, если я никак не мог от нее оторваться, подолгу не произнося ни слова.
Я и не подозревал, как всех заинтриговало мое увлечение Хэвлоком, пока итальянский бармен Луиджи однажды не обратился ко мне:
- Должно быть, мистер Даррелл, это очень интересная книга?
- Ага, - промямлил я. - Хэвлок Эллис.
Луиджи довольствовался этим, не желая сознаваться, что имя Хэвлока Эллиса ему ничего не говорит. После него заместитель управляющего гостиницей, австриец Стивен Грамп, тоже спросил меня:
- Должно быть, мистер Даррелл, книга очень интересная?
- Ага, - ответил я. - Хэвлок Эллис.
Он тоже не захотел обнаруживать свое невежество и лишь глубокомысленно кивнул.
Я же был до того пленен не только собственно исследованиями Хэвлока, но и стилем письма, в котором угадывался нрав автора - серьезный, педантичный, лишенный чувства юмора, типичный для американца, когда он основательно берется за дело, этакая смесь дотошности прусского офицера, вдумчивости шведского артиста и осмотрительности швейцарского банкира, - словом, я был до того пленен всем этим, что совершенно не замечал, как страстно окружающим хочется узнать, что же такое я читаю. Тусклый темно-бордовый переплет и выцветшие буквы на корешке ничего не могли им сказать. Но однажды, совершенно случайно, секрет раскрылся, и поднялось смятение, подобного которому мне редко доводилось наблюдать. Произошло это безо всякого моего умысла, когда я в ресторане читал Хэвлока, уписывая великолепно приготовленные макароны и авокадо (поварами в гостинице работали итальянцы, обслугу составляли англичане). Подцепляя вилкой макароны с пармезаном, я в то же время впитывал сведения о том, что составляет красоту женщины и что ценится или, напротив, отвращает в различных частях света. И остановился на употребляемой на Сицилии фразе, сулившей интересные умозаключения. Если бы только я понимал, что она означает.
Увы, этот Хэвлок явно полагал, что все его читатели безупречно владеют итальянский языком, и не потрудился напечатать в сноске перевод. Поломав голову над загадочной фразой, я вспомнил, что метрдотель Инноченцо родом с острова Сицилия. И подозвал его, не подозревая, что поджигаю бикфордов шнур, соединенный с бочонком пороха.
- Что-нибудь не так? - спросил он, озирая стол большими карими глазами.
- Все чудесно, - ответил я. - И я не поэтому подозвал тебя. Ты ведь говорил, что родился на Сицилии, верно?
- Так точно, - кивнул он, - на Сицилии.
- Так, может быть, ты переведешь для меня вот это? - Я указал на заинтриговавшее меня выражение.
Эффект был странный и совершенно неожиданный. Прочтя фразу необыкновенно расширившимися глазами, он посмотрел на меня, растерянно отступил на несколько шагов, вернулся, прочитал еще раз, снова посмотрел на меня и отпрянул, как если бы у меня вдруг выросла вторая голова.
- Что это за книга? - спросил Инноченцо.
- Хэвлок Эллис. “Психология секса”.
- Вы уже целую неделю читаете ее, - укоризненно произнес он, точно поймал меня на чем-то недозволенном.
- Так ведь он написал девять томов, - возразил я.
- Девять?! Девять? И все о сексе?
- Ну да. Это обширный предмет. Но меня сейчас интересует - верно ли, что вы на Сицилии так говорите о женщинах?
- Я? Никогда, никогда! - поспешил заявить Инноченцо. - Я никогда так не говорю.
- Никогда? - разочарованно осведомился я.
- Может быть, мой дед иногда так выражался, - сказал он. - Но теперь так не говорят. О, нет, нет! Только не теперь.
Он не отрывал глаз от моей книги.
- Вы сказали, что этот человек написал девять книг? И все о сексе?
- Ну да. О всех аспектах секса.
- И вы всю неделю читаете про это?
- Ну да.
- Стало быть, вы теперь эксперт. - Он смущенно усмехнулся.
- Нет, это он эксперт. Я только учусь.
- Девять книг, - изумленно протянул он, потом вернулся мыслями к работе. - Вам принести еще сыра, мистер Даррелл?
- Нет, спасибо. Только еще вина.
Инноченцо принес вино, откупорил, налил мне две капли на пробу, пожирая глазами книгу. Я одобрил вино, он наполнил бокал.
- Девять книг, - произнес он, осторожно свинчивая со штопора пробку. - Девять книг о сексе. Мама миа!
- Да-да, - подтвердил я. - Хэвлок поработал добросовестно.
Инноченцо удалился, и я снова обратил взгляд на тексты Хэвлока, основательно и дотошно изучавшего нравы пылких сицилийцев. Откуда мне было знать, что мой пылкий сицилиец рассказывает официантам, что у мистера Даррелла есть девять томов о сексе - рекордная цифра для постояльцев любой гостиницы в мире. Сия новость распространилась со скоростью степного пожара. Когда во второй половине дня я вернулся из очередного похода в магазины, сразу два швейцара поспешно открыли мне двери, а за стойкой, ослепительно улыбаясь, собрался целый цветник из прелестных регистраторш. Столь неожиданный энтузиазм слегка озадачил меня, однако мне не пришло в голову связать его с тем фактом, что в моем владении находились девять томов Хэвлока Эллиса. Поднявшись в свой номер, я заказал по телефону чай и лег на постель с книгой. Вскоре явился с моим заказом дежурный официант Гэвин, высокий, стройный молодой человек с изящным профилем, большими голубыми глазами и шапкой белокурых волос, напоминающих нечесаную гриву арабского скакуна.
