Это был образцовый младенец. В перерывах между трапезами Сара смирно лежала на своем мешке, время от времени позевывая и демонстрируя розово-серый липкий язык длиной около тридцати сантиметров. А приходит пора кормиться — развивает такую энергию, что соска очень скоро из красной стала светло-розовой и уныло свисала с горлышка бутылки, а отверстие на конце расширилось до- размеров спичечной головки.
Когда настало время покидать Парагвай на весьма ненадежном с виду четырехместном самолете, Сара всю дорогу мирно спала на коленях у моей жены, тихо посапывая и выдувая ноздрями влажные пузырьки.
Прибыв в Буэнос-Айрес, мы первым делом решили сделать Саре что-нибудь приятное. А именно — купить ей новую, чудесную, блестящую соску. Мы очень постарались и наконец подобрали соску нужного цвета, размера и формы, надели на бутылку и преподнесли муравьедику. Сара была возмущена. При виде новой соски она негодующе заухала и метким ударом лапы отшвырнула бутылочку прочь. Она упорно отказывалась есть и не успокоилась, пока мы не вернули на место старую, изношенную соску. Удивительно прочная привязанность: прошел не один месяц после нашего возвращения в Англию, а Сара все еще отвергала любые попытки заменить соску.
В Буэнос-Айресе мы разместили своих животных в пустующем доме на окраине. Из центра, где мы поселились, туда было около получаса езды на такси, и нам приходилось проделывать этот путь дважды, а то и трижды в день. Очень скоро мы убедились, что роль родителей муравьедика сильно осложняет нам общение с друзьями и знакомыми. Вы когда-нибудь пробовали в разгар обеда объяснить хозяйке дома, что вам немедленно надо уходить, чтобы покормить молоком муравьеда? Отчаявшись что-либо изменить, наши друзья, прежде чем звать нас в гости, стали справляться по телефону о часах кормления Сары Держимешок.
К этому времени Сара заметно подросла и стала куда самостоятельнее. После ужина она в одиночку совершала прогулку по комнате. Большое достижение, если учесть, что до тех пор она поднимала страшный крик, стоило нам хоть на шаг удалиться от нее. После прогулки ее тянуло поиграть. Игра заключалась в том, что Сара проходила мимо вас, задрав кверху носик и волоча по полу хвост, а вам полагалось поймать кончик хвоста и дернуть, в ответ на что она разворачивалась и легонько ударяла вас лапой. Этот маневр повторялся двадцать — тридцать раз, после чего следовало положить Сару на спину и минут десять чесать ей животик, меж тем как она с закрытыми глазами пускала от блаженства пузыри. Наигравшись, Сара послушно укладывалась спать. А попробуй уложить ее без игры — будет брыкаться, вырываться и хныкать, словом безобразничать, словно испорченный ребенок.
Когда мы наконец погрузились на пароход, стало очевидно, что Сара не слишком одобрительно относится к морским путешествиям. Во-первых, ей не нравился запах парохода; во-вторых, сильный ветер так и норовил сбить ее с ног каждый раз, когда она совершала прогулку по палубе; и наконец, самое отвратительное, палуба никак не хотела вести себя смирно. То в одну сторону наклонится, то в другую, и Сара, жалобно хныкая, качалась и билась носом о переборки и крышки люков. Во второй половине дня, если у меня выдавалось свободное время, я выносил ее на прогулочную палубу, и мы вместе загорали, сидя в шезлонге. По просьбе капитана Сара даже совершила визит на мостик. Я-то подумал, что капитан был пленен ее обаянием, однако он признался, что просто захотел увидеть Сару поближе, чтобы выяснить, где у нее перед, а где зад.
Мы очень гордились Сарой, когда прибыли в Лондонский порт и она позировала для фоторепортеров с непринужденностью отпрыска какого-нибудь достославного рода. Она даже облизала одного репортера своим длинным языком. Это была великая честь, о чем я не преминул сообщить счастливчику, стирая липкую слюну с его пиджака. Я толковал ему, что Сара не каждого станет облизывать. Увы, судя по его лицу, мои слова показались ему малоубедительными.
Прямо из порта Сара отправилась в один из зоопарков Девоншира. Грустно было расставаться с нею, но нам регулярно сообщали, что муравьедик освоился, благополучно здравствует на новом месте и очень привязался к своему смотрителю.
Через несколько недель мне предстояло выступить с рассказом о своей работе в Концертном зале, и устроители решили, что будет неплохо, если я в заключение продемонстрирую каких-нибудь животных. Я сразу подумал о Саре. Администрация зоопарка и дирекция зала не возражали, но, поскольку дело было зимой, я попросил, чтобы Сару до выхода на сцену поместили в одной из артистических уборных.
Сара прибыла вместе со своим смотрителем на Пэддингтонский вокзал, где я их и встретил. Она ехала в большой клетке, так как успела подрасти до размеров рыжего сеттера, и произвела немалый переполох на платформе. Заслышав мой голос, Сара бросилась к решетке и в знак нежного приветствия просунула между прутьями свой тридцатисантиметровый влажный язык. Стоявшие поблизости люди кинулись врассыпную, приняв его за необычного вида змею, и нам не сразу удалось найти носильщика, который отважился бы везти клетку к выходу.
Добравшись до Концертного зала, мы выяснили, что здесь только что кончилась репетиция симфонического оркестра. По длинному коридору докатили клетку Сары до отведенного ей помещения, в эту минуту дверь распахнулась и навстречу нам, дымя огромной сигарой, вышел всемирно известный дирижер Томас Бичем. Сара немедленно заняла освободившуюся после него артистическую уборную.
Пока я излагал свой текст, моя жена развлекала Сару, бегая с ней взапуски по комнате, чем изрядно напугала одного из местных рабочих, который решил, что зверь напал на женщину, вырвавшись из клетки. Но вот наступил великий момент, под гром аплодисментов Сару вынесли на сцену. Чрезвычайно близорукая, как и все муравьеды, она не могла рассмотреть публику. Растерянно поглядела по сторонам, пытаясь понять, откуда доносится шум, потом решила, что это не так уж и важно. Пока я расписывал достоинства Сары, она рассеянно бродила по сцене, заглядывала, громко фыркая, в углы, несколько раз подходила к микрофону и облизывала его (полагаю, сменившему нас артисту было потом нелегко от него оторваться). В тот самый миг, когда я рассказывал, как хорошо воспитана Сара, она разглядела стол посреди сцены и принялась чесать свою корму о его ножку, громко сопя от удовольствия. Ее проводили овациями.
После выступления Сара устроила в артистической уборной прием для избранных гостей, причем до того расшалилась, что затеяла беготню в коридоре. Наконец мы хорошенько укутали ее и посадили вместе со смотрителем на ночной девонский поезд.
Сара вернулась в зоопарк основательно испорченным ребенком. Недолгое пребывание в роли звезды явно ударило ей в голову. Три дня она решительно отказывалась оставаться в одиночестве, бегала по клетке, громко ухала и принимала пищу только из рук.
Через несколько месяцев Сара, понадобилась мне для телевизионной программы и снова вкусила сладость публичных выступлений. На всех репетициях она вела себя образцово, если не считать попыток поближе изучить телевизионную камеру, которые приходилось пресекать силой. Когда все кончилось, Сара наотрез отказалась возвращаться в клетку. Понадобились соединенные усилия мои, моей жены, смотрителя и заведующего студией, чтобы водворить ее обратно в узилище, ибо она успела еще подрасти: сто восемьдесят сантиметров от носа до хвоста, высота в холке — девяносто сантиметров, передние лапы толщиной с мою ляжку.
