Когда над лесом, расписывая небо алыми, золотыми и голубыми полосами, занимается заря, большинство ночных животных уже укрылись в своих дуплах или норах, и на сцену выходят дневные животные. Звучит могучий, звонкий птичий хор; меж капелек утренней росы коротко прострекочет то одна, то другая цикада, готовясь к большому концерту, который они дадут в жаркие часы. Внезапно в лесу раздается самый характерный для него звук — буйные, ликующие крики гиббонов. Этих древесных певцов можно встретить повсюду, и во все часы дня слышится их веселое гиканье, переходящее в крещендо, которое в свою очередь сменяется истерическим хихиканьем. Самый крупный из гиббонов — сиаманг, огромная черная обезьяна; его горло во время «пения» раздувается до размеров небольшого грейпфрута и издает звуки поразительной силы и мощи.
День, когда нам посчастливилось увидеть сиамангов, стал для нас памятным во многих отношениях. Рано утром Крис объявил, что непременно должен снять меня и Джеки на вершине холма, расположенного вниз по течению. Убедить его, что эти кадры с таким же успехом можно снять в более доступном месте, оказалось невозможно, и мы отправились в путь на большой долбленке с подвесным мотором. Пристав к длинному светлому галечному пляжу, мы взвалили на плечи тяжелое снаряжение, вошли в лес и начали подъем. С каждым шагом склон становился круче, и нас все сильнее донимала жара. Подлесок малайских джунглей состоит из самых колючих и зловредных кустарников, с какими мне когда-либо доводилось соприкасаться. Идешь — кругом невинно мерцают смахивающие на папоротник нежные, светло-зеленые растения, такие хрупкие на вид, что кажется, они способны завянуть от одного вашего грубого слова. Поэтому вы очень бережно стараетесь убрать их с дороги, и тут оказывается, что снизу каждый лист усыпан острыми, как игла, кривыми шипами. Растение тотчас вонзает эти абордажные крючья в вашу плоть и одежду, и чем сильнее вы вырываетесь, тем глубже они впиваются, пока вы, обливаясь кровью, не начинаете чуствовать себя одним из мучеников периода раннего христианства. Джим еще чаще, чем я, попадался в плен к этим кровопийцам, поэтому мы продвигались крайне медленно. Поминутно приходилось останавливаться и помогать Джиму выпутаться, а заодно зажимать ему рот, чтобы он своими криками не распугал животных, которых мы надеялись увидеть. Наконец, окровавленные и взмокшие от неимоверных усилий, мы достигли небольшой поляны на вершине холма и присели передохнуть.
Малайские джунгли славятся обилием пиявок, но почему-то именно на этой поляне их было особенно много, и они отличались небывалой прожорливостью. Правда, в первые минуты мы не увидели ни одной пиявки. Не знаю уж, как они ухитряются проведать о появлении человека, — то ли по колебаниям почвы, вызванным шагами, то ли по запаху, — но не успели мы сесть и закурить, как из кустов выполз настоящий живой ковер. Пиявки, словно маленькие черные гусеницы-землемеры, ковыляли через листья к нам. Иногда они останавливались и, вытянувшись торчком, вертели головой так, будто старались уловить запах. В этом лесу просто не было спасения от пиявок; оставалось только надеяться, что они не присосутся к одной из менее доступных частей вашего тела. Ведь они проникают в малейшие дырочки и двигаются с легкостью пушинки, так что вы ни о чем не подозреваете, пока вдруг не обнаруживаете, что на вас, словно мелкий инжир, висят раздувшиеся от крови черные паразиты. Есть лишь два средства справиться с ними (разумеется, при условии, что вы их заметили): зажженная сигарета или щепотка обыкновенной соли. С их помощью можно заставить пиявку отпустить свою хватку и отвалиться. Если же вы неосмотрительно начнете их отрывать, челюсти останутся в вашей плоти, и за свои муки вы будете к тому же награждены хорошей гноящейся ранкой.
Итак, мы сидели, стараясь отдышаться после подъема, полчища пиявок пожирали нас.
— Прелестно! — с горечью произнес Джим. — Мне чудом удалось спасти несколько граммов крови от этих проклятых растений, а теперь последние жалкие остатки будут высосаны из меня этой дрянью.
Его настроение нисколько не улучшилось, когда Крис упавшим голосом признал, что вершина этого холма не подходит для задуманных им кадров. Мы собрали свое снаряжение и с полным грузом пиявок побрели вниз. Спустившись на песчаный бережок, мы укрылись от посторонних глаз, разделись и с помощью горящих сигарет помогли друг другу избавиться от пиявок.
— Итак, — сказал Джим, натягивая брюки, — какую потеху Крис придумал для нас теперь? Может, поплывем через реку, Джерри? Глядишь, если повезет, встретим крокодила. Вот будет эпизод!
— Могу сказать, о чем я думаю, — медленно произнес Крис. — По-моему, если вы одолеете на лодке вон те пороги, могут получиться довольно впечатляющие кадры.
Я поглядел на участок, о котором он говорил: через всю реку, будто потемневшие старые зубы, выстроились огромные коричневые камни. Протискиваясь между ними, вода разбивалась на бурлящие извилистые струи, и напор был ничуть не меньше, чем в пожарном рукаве.
— А ты, часом, не рехнулся? — осторожно спросил я.
— Нет, — ответил Крис. — Это только на вид страшновато.
— Верно! — горячо подхватил Джим. — Зато представляешь себе, как будет приятно, когда ты пройдешь там, а он скажет, что эти кадры ему, пожалуй, ни к чему.
После долгого спора мы решили предоставить лодочнику рассудить нас. К моей великой досаде, он заявил, что с удовольствием проведет лодку через пороги. Ничего не поделаешь… Джим и Крис заняли позиции с камерами, а мы с Джеки сели в лодку и тронулись в путь. Эта лодка еще утром, в начале нашего путешествия, показалась мне не очень-то надежной, когда же мы стали приближаться к порогам, я и вовсе потерял веру в ее прочность и ходовые качества. А лодочнику вся эта затея явно доставляла огромное удовольствие, он лихо работал шестом, время от времени издавая буйные «гиббоньи» крики, явно выражавшие упоение, которого мы с Джеки совершенно не разделяли. И так как он стоял на корме, а мы сидели ближе к носу, то, когда долбленка достигла порогов, все брызги достались нам. Большие шипящие волны ударили в скулы лодки и приняли нас в свои объятия; через тридцать секунд мы промокли столь же основательно, как если бы попытались одолеть пороги вплавь. К моему удивлению.
мы миновали каменную преграду невредимыми и вышли на более спокойный участок.
— Великолепно! — орал Крис, прыгая на берегу. — А теперь повторите, чтобы мы могли снять вас крупным планом.
Бормоча непечатные эпитеты по адресу нашего режиссера, мы вторично форсировали пороги.
— Ну, вот что, — сказала Джеки, когда вторая попытка была успешно завершена, — с меня хватит. Отвезите-ка меня обратно в рестхауз, чтобы я могла переодеться.
Крис сразу понял, что дело пахнет бунтом, и согласился.
— В самом деле, — сказал он, — оставим Джеки в рестхаузе, а сами поднимемся вверх и еще поснимаем. Джим выразительно посмотрел на меня.
Водворив в рестхауз мою промокшую и раздраженную супругу, мы отправились вверх против течения. Приблизительно через полчаса подвесной мотор вдруг издал какие-то странные хлопки и заглох. В наступившей давящей тишине Джим просвистел несколько тактов из песни о жертвах кораблекрушения.
