Полчаса спустя к дворцу султана добавилась толстая нарядная колонна. Рози, впряженная в маленькую тележку, ждала за кулисами, Адриан, затаив дыхание, стоял внутри колонны, ожидая сигнала. И как только затихли звуки увертюры и толпа, обратившись лицом к кулисам, дружно закричала: «Султан, султан!» – чтобы зрители, не дай Бог, не подумали, что сейчас появится какой-нибудь замухрышка, Адриан прошипел в дырку: «Пошла, Рози».
Рози хлопнула ушами, радостно взвизгнула и затопала на сцену. Она знала, где стоит Адриан – сама видела, как он туда прошел, – и слышала его голос. И, подойдя к колонне, нежно погладила ее хоботом.
– Стоять, – прошипел Адриан.
Рози послушалась, продолжая хлопать ушами и с удовольствием разглядывая ярко освещенную сцену. К великому удивлению Адриана, репетиция дальше прошла без сучка без задоринки, и Клеттеркап был так доволен выступлением Рози, что дал Адриану сигару.
В отличном настроении Рози, Адриан, Этельберт и Гонория направились через дюны домой, и, рассказав Рози, какая она молодчина, накормив ее и позволив выпить кружку пива, троица вошла в дом, где отлично повеселилась при помощи бузинной настойки, джина, устриц, яиц ржанки и ведерка крупных розовых креветок. Было уже за полночь, когда они легли спать, но сперваГонория, аккомпанируемая Этельбертом, в четвертый раз спела: «Мне снилось, что я сплю в мраморных покоях».
Глава шестнадцатая
ПРЕМЬЕРА
Последующие три дня были целиком заняты репетициями, и настроение Адриана заметно поднялось, поскольку вопреки его ожиданиям Рози вела себя образцово. Больше того, временами изо всех актеров (виной тому была не совсем обычная методика режиссуры мистера Клеттеркапа) только она точно знала, что надлежит делать на сцене.
Гонория прониклась глубокой, немеркнущей симпатией к Рози, уверяя в приступах слезливого настроения, что лишь она по-настоящему понимает ее; прилежно потчевала слониху сахаром и рассказывала ей о своих былых невзгодах.
Наконец настал день премьеры; в театре царило небывалое оживление. Вечером Этельберт, Гонория и Адриан собрались в гримерной, ожидая своих выходов. Гонория с самого утра прикладывалась к бутылке в честь, как она говорила, премьеры. Этельберт заметил, что премьера еще не состоялась и может вовсе не состояться, если Гонория наклюкается, на что она, выпрямившись во весь рост, возразила:
– Знаю, что премьера еще не состоялась, но главное – заранее настроиться.
В украшенном блестками костюме Али-Бабы и сбившемся набекрень тюрбане, она расположилась на кушетке, прихлебывая джин из новой бутылки.
– Гонория, дорогая,– взмолился Этельберт. – Не надо пить, это может отразиться на твоей игре.
– Ничто и никогда, – возразила Гонория, подавляя отрыжку, – еще не отражалось на моей игре.
– И не забудь, – продолжал Этельберт, – ты не повторила свою роль.
– Ерунда, – с великим презрением молвила Гонория, – подлинные артисты обходятся без этого, импровизируют по ходу действия.
Она поднесла бутылку ко рту, и послышалось мелодичное бульканье.
– Пойду-ка лучше посмотрю, как там Рози, – сказал Адриан. – Возможно, она тоже волнуется перед премьерой.
– Дружище, не нервничай хоть ты, – заметил Этельберт. – Тебе-то что – тыбудешь стоять внутри колонны.
– Верно, – отозвался Адриан, – но я все равно волнуюсь.
– Скоро наш выход, – напомнил Этельберт. – Будь другом, прикрепи драгоценный камень на мой пупок. У самого не получается, очень уж щекотно.
Адриан торжественно прилепил большой сверкающий «драгоценный камень» клеем к пупку Этельберта.
– Есть, – сказал он. – А теперь пойду проверю, как там Рози.
– Я пойду проверю Рози, – возвестила Гонория, не совсем уверенно поднимаясь на ноги. – Как-никак мы с ней ведущие актеры в этом спектакле.
Слегка пошатываясь, она покинула гримерную и затворила за собой дверь.
– Думаешь, она справится? – спросил Адриан.
– Запросто, – ответил Этельберт. – Пока еще хоть немного соображает, все будет в порядке. Как ты думаешь, мне идет эта чадра?
Адриан внимательно посмотрел на чадру.
– В каком смысле – идет? – осторожно справился он.
Этельберт смущенно порозовел.
– Ну, с ней я" выгляжу более привлекательно, так сказать?
– В общем, – произнес Адриан осмотрительно, – для зрителейты, несомненно, будешь выглядеть более привлекательно.
Этельберт продолжал рисоваться перед ним в своем экзотическом костюме; внезапно Адриан снова вспомнил про Рози.
– Что-то Гонория долго не возвращается, – заметил он.
– Наверно, проверяет, как Рози нравится ее выходная ария, – предположил Этельберт, добавляя теней на и без того щедро раскрашенные веки.
– Пойду-ка лучше проверю, – сказал Адриан. – Как-никак наш выход через десять минут, и я должен убедиться, что Рози не съела свое облачение или не натворила еще что-нибудь.
Покинув Этельберта, он проследовал через грязные пыльные коридоры к просторному сараю за театром, где среди выцветших декораций обитала Рози. Здесь он увидел Гонорию – сидя на охапке сена, она мягко пела переливчатым контральто:
Она – моя слониха, моя сло-сло-слониха,
Она не потеряется на сцене,
Она – наша царица, другой не признаем…
Плавно покачиваясь, Рози восхищенно слушала пение Гонории, и хобот ее нежно сжимал пустую бутылку из-под джина.
– Гонория! – в ужасе вскричал Адриан. – Неужели ты дала ей выпить джина?
– Привет, Адриан, – отозвалась Гонория с чарующей улыбкой. – Что, нам уже пора выходить?
– Ты дала Рози выпить джина? – рявкнул Адриан.
– Две капли по случаю праздника, – сообщила Гонория. – Столовую ложку, как говорят французы.
– Но ты ведь знаешь, как на нее действует алкоголь, – сокрушенно произнес Адриан. – Сколько она выпила?
Выхватив у Рози бутылку, он поднес ее к глазам Гонории. Та смерила бутылку мутным взором.
– Маленький глоточек, – невнятно молвила Гонория, отмеряя пальцем примерно половину. – Другого такого компа… компаней… прелестного собутыльника надо поискать.
Адриан обратил свой взгляд на Рози, и она улыбнулась ему, игриво взмахивая ушами и смущенно разворачивая и сворачивая хобот. Слониха выглядела вполне нормально, ничего похожего на то, какой она была в тот вечер, когда учинила страшный погром в Феннелтри-Холл. Может быть, Гонория выпила куда больше, чем он предполагал, и Рози в самом деле досталась только «столовая ложка».
