Часы показывали десять, и уже царила такая жара, что приходилось поминутно вытирать полотенцем влажные руки, чтобы малютки не простудились. Настроение было соответственное, а тут еще, пока я маялся с упирающимися подопечными, внезапно у самого моего локтя материализовался мой бой Пайес, чье бесшумное появление всегда действовало мне на нервы.
– Будьте добры, сэр, – сказал он.
– Ну, что тебе? – рявкнул я, манипулируя ваткой с молоком.
– НОА прийти, сэр, – доложил он.
– Начальник окружной администрации? – удивился я. – Какого черта ему надо?
– Не говорить, сэр, – бесстрастно ответил Пайес. – Я пойти открыть пиво?
– Что ж, открывай, – сказал я, и поскольку НОА Мартин Баглер в эту минуту показался на гребне холма над моим лагерем, я посадил бельчат обратно в их коробку, выстланную банановыми листьями, и вышел из шатра, чтобы встретить его.
Мартин был долговязый молодой мужчина с круглыми черными глазами, косматой черной шевелюрой, курносым носом и широкой обаятельной улыбкой. Привычка лихо жестикулировать длинными руками при разговоре была источником вечных неприятностей для него и для окружающих. Однако это не мешало ему быть весьма достойным начальником администрации, потому что он горячо любил свою работу и, что еще важнее, не менее горячо любил африканцев, и те отвечали на это добром.
Теперь– то стало модным поносить колониализм, начальников администрации и их помощников изображать воплощениями зла и порока. Конечно, встречались среди них и дурные представители рода человеческого, однако преобладали замечательные люди, выполнявшие чрезвычайно трудную работу в тяжелейших условиях. Представьте себе, что вас в возрасте двадцати восьми лет назначают управлять округом величиной с Уэльс, населенном полчищами африканцев, придав вам только одного помощника. Вы обязаны заботиться о своих подопечных, быть для них отцом и матерью и стоять на страже закона. Причем во многих случаях, поскольку закон – английский, он такой мудреный, что суть его недоступна уму простодушных аборигенов.
Во время моих вылазок в леса я не раз проходил мимо крытого железом просторного здания из кирпича-сырца, где Мартин, обливаясь потом, пытался рассудить очередной спор, причем дело осложнялось еще тем, что в деревнях, разделенных всего несколькими километрами, подчас говорили на разных наречиях. А потому, если возникал конфликт между двумя деревнями, требовалось по переводчику от каждой из них, плюс еще третий толмач, знающий оба наречия, чтобы переводить слова Мартина. Как и во всех судах на свете, было совершенно очевидно, что стороны беззастенчиво лгут, и меня восхищали терпение и невозмутимость Мартина. Предметы разбирательства могли быть самые разные – от подозрения в людоедстве до умыкания невест и споров из-за каждого дюйма земли под ямсом и кокосовыми пальмами.
За все мои поездки в Западную Африку мне только раз встретился антипатичный администратор. Преобладали, как я уже сказал, чудесные молодые люди, и было бы неплохо, если бы когда-нибудь нашелся охотник написать о них добрую книгу.
Появление Мартина на холме над моим лагерем изрядно удивило меня, потому что в это время дня ему следовало корпеть в канцелярии над бумагами. Вниз по склону он спустился чуть ли не бегом, размахивая руками, точно ветряная мельница, и крича что-то неразборчивое. Я терпеливо ждал, пока он не нырнул в шатер.
– Понимаешь, – вымолвил Мартин, вскинув руки в трагическом жесте, – мне нужна твоя помощь.
Я пододвинул складной стул и мягко усадил его.
– Перестань вести себя, словно чокнутый богомол, – сказал я, – посиди минутку молча и расслабься.
Он достал из кармана влажный платок и вытер лоб.
– Пайес! – крикнул я.
– Сэр? – отозвался мой бой из кухни.
– Принеси, пожалуйста, пива мне и администратору.
– Есть, сэр.
Пиво было паршивое и отнюдь не холодное, потому что в нашем довольно примитивном базовом лагере единственным способом охлаждать его было держать бутылки в ведрах с вечно теплой водой. Однако в таком климате, где человек непрерывно обливается потом, даже если сидит без движения, потребность в жидкости велика, и днем ничто не могло сравниться с пивом.
Пайес чинно наполнил наши стаканы, и Мартин, схватив свой стакан дрожащей рукой, поспешно сделал несколько глотков.
– А теперь, – сказал я успокаивающим тоном опытного психиатра, – повтори, пожалуйста, медленно и внятно, что ты кричал, сбегая вниз по склону? Кстати, тебе не следует так носиться в это время дня. Во-первых, это вредно для здоровья, во-вторых, это может повредить твоему имиджу. Я было подумал, что в Мамфе разразился бунт и за тобой гонится толпа африканцев, вооруженных копьями и мушкетами.
Мартин снова вытер платком лицо и сделал еще глоток.
– Хуже,– произнес он, – несравненно хуже.
– Хорошо, рассказывай тихо, спокойно, в чем дело.
– Губернатор, – ответил он.
– Что – губернатор? Он уволил тебя?
– В том-то и дело, – сказал Мартин, – что может уволить. Потому я и нуждаюсь в помощи.
– Не вижу, как я могу тебе помочь. Я не знаком с губернатором и, насколько мне известно, не знаю никого из его родных, так что не могу нигде замолвить за тебя словечко. Но что ты такого ужасного натворил?
– Лучше я расскажу тебе все с начала, – отозвался Мартин, еще раз вытер лицо, подкрепился глотком пива и скрытно осмотрелся, проверяя, не подслушивают ли нас. – Так вот, может быть, ты не обратил внимания, но я неплохо справляюсь со своей работой,однако когда надо принимать гостей или еще что-нибудь в этом роде, непременно все испорчу. Когда я только что получил повышение и был назначен начальником окружной администрации в Умфале, тут же туда является с инспекцией этот чертов губернатор. Все шло прекрасно, в округе царил безупречный порядок, и шеф как будто был мной доволен. Он приехал всего на сутки, и под вечер я уже подумал, что все в порядке. Но, на беду, уборная в моем доме вышла из строя, и я не успел вовремя привести ее в порядок, а потому велел соорудить уютный шалашик вдали от веранды, за кустами гибискуса. А в шалаше, сам понимаешь, глубокая яма и перекладина для ног. Я объяснил губернатору, что и как, и вроде бы он все понял. Но мне было невдомек, что моя африканская обслуга посчитала, что шалаш предназначен для них, и прилежно пользовалась им до прибытия моего шефа. И вот перед самым обедом он направляется туда. То, что он там увидел, вовсе не обрадовало его, ведь он полагал, что уборную соорудили специально для него. Когда же губернатор все-таки примостился на перекладине, она сломалась. Я слегка опешил.
– Господи, ты что же – не проверил эту перекладину?
– В том-то и дело, – ответил Мартин. – Есть вещи, в которых я ничего не смыслю.
– Но ты мог убить его, хуже того – утопить, – сказал я. – Знаю, на что похожа наша уборная здесь, и не хотел бы упасть в эту яму.
