Принадлежащих этим дамам особей мужского пола отличал солидный — не меньше тридцати — сорока килограммов — избыточный вес, красный цвет пухлых лиц, напоминающих воспаленные младенческие попки, и полнозвучный голос людей, полощущих горло гравием. Они разъезжали по полю для игры в гольф на электрических колясках, избавляющих от риска похудеть. До сих пор я в США встречал только обаятельных, цивилизованных, приятных и исключительно щедрых людей, так что это собрание монстров произвело на меня, мягко выражаясь, отталкивающее впечатление. По плану мое выступление перед этими рожами должно было состояться после обеда, коему предшествовали два часа невиданной попойки. Заказав стаканчик виски, я получил нечто вроде небольшой цветочной вазы, содержащей двести пятьдесят граммов спиртного, четыре кубика льда, каждый из которых мог пустить ко дну «Титаник», и чайную ложку содовой с парой-тройкой заблудших пузырьков газа.
К тому времени, когда подали обед, мои потенциальные слушатели успели основательно нагрузиться. Естественно, к каждому блюду подавались надлежащие вина, а в заключение — бренди в кубках величиной с супницу. Сидевшая рядом со мной дама (согбенная под тяжестью недурной имитации королевских драгоценностей) явно соблюдала диету, заботясь о своем здоровье, и налегала на жидкости, пренебрегая более плотной пищей. Обращенные ко мне редкие реплики соседки произносились, насколько я мог разобрать, на одном из наиболее цветистых и замысловатых среднеевропейских диалектов. Я вежливо кивал и отвечал: «Да», «В самом деле?», «О» — и так далее в столь же глубокомысленном духе. Но вот наступила великая минута. Деятель, организовавший для меня сие тяжкое испытание, встал и, вступив в неравный бой с гулом послеобеденной застольной беседы, произнес короткую вступительную речь, из которой я не разобрал ни слова, после чего сел обратно на свой стул, слегка пошатываясь. Пришла моя очередь встать, и все замолкли, тупо глядя на меня.
Я разразился речью, страстно призывая самых несимпатичных млекопитающих, с какими меня когда-либо сводила судьба, прийти на помощь животному миру. Ораторствуя под приглушенный шепот участников застолья, я вдруг обратил внимание на странные звуки рядом с моим локтем. Оглянулся и обнаружил без особого удивления, что особа с королевскими драгоценностями (явно убаюканная моим ласкающим слух английским акцентом) уснула, причем отягощенная побрякушками бесчувственная голова ее опустилась на тарелку, содержащую, увы, роскошное клубничное суфле. Лицо особы окунулось в розовую кашицу, и в лад тяжелому дыханию клубничное суфле громко и весело булькало, как если бы кто-то надумал втягивать в себя через соломинку фруктовый пломбир.
Я был только рад прервать свою лекцию и с не меньшей радостью покинул на другой день эксклюзивный клуб, обогатившись жалкой сотней долларов.
Нам было важно попасть на утренний самолет до Нью-Йорка, где была назначена следующая лекция и где меня ожидали телевидение, радио и пресса. А потому с утра пораньше, позавтракав и собрав вещи, я поспешил в номер Питера
— проверить, не проспал ли он. Мне предложил войти его печальный, полный душевной боли голос. На кровати лежал поднос с завтраком, самого же Питера не было видно.
— Где ты? — воззвал я.
— Здесь, дружище Джерри, здесь, — откликнулся он из ванной.
Заглянув в ванную, я увидел, что Питер стоит нагишом с выражением крайнего ужаса на лице, прижимая к животу большое полотенце.
— Что с тобой? — удивился я.
— Посмотри, — прохрипел он, указывая куда-то вниз.
Я посмотрел и увидел, как по его ноге струится кровь, собираясь в лужицу на дне ванны.
— Боже милостивый! Что ты натворил?
— Не знаю, — ответил Питер; казалось, он вот-вот заплачет. — Похоже, порезался перстнем, когда вытирался.
— Ясно, пошли, ложись на кровать, я проверю, что там у тебя, — распорядился я, не слишком милосердно говоря себе, что Питер конечно же должен был порезаться перстнем именно тогда, когда у нас туго со временем.
Он послушался, и я увидел, что перстень почти совсем перерезал крупный сосуд на такой части тела Питера, где наложение жгута неизбежно превратило бы моего друга и помощника в кастрата. Как укротить кровотечение? Лихорадочно озираясь, я остановил свой взор на солонке, стоящей на подносе. Живо стерев с ранки кровь, я высыпал на нее всю соль. Результат был не совсем таким, на какой я рассчитывал. Вспомнив все, чему его учили в хореографическом училище, Питер взмыл над кроватью в прыжке, которому позавидовал бы сам Нижинский, разбрызгивая кровь и рассыпая во все стороны соль; при этом издаваемые им вопли явно соответствовали болевым ощущениям бедняги. Мы описали несколько кругов по комнате, прежде чем я настиг его и снова уложил на кровать; пришлось пообещать, что больше не стану лечить его солью. Разумеется, от всей этой беготни кровь потекла еще сильнее, напоминая маленький фонтан. Было очевидно, что необходимо принять энергичные меры, чтобы Питер вовсе не истек кровью и чтобы мы все-таки успели на наш самолет.
Я позвонил дежурному администратору.
— У вас, наверно, есть аптечка?
— А что случилось?
— Мой друг порезался, — ответил я: дескать, с кем не случается во время бритья.
Могу ли я спуститься за аптечкой? Конечно, могу. Велев Питеру лежать и не двигаться, я сбежал вниз и очутился у стойки администратора одновременно со стайкой весело смеющихся американских девчушек, которые обступили меня со всех сторон.
— Я так сожалею о случившемся с вашим другом, — сказал администратор, кладя на стойку аптечку. — И где же он порезался?
— Я… э… ну, это… простая царапина, вот только кровь, понимаете, — промямлил я.
Девчушки с интересом уставились на меня, услышав английский акцент. Администратор открыл аптечку, порылся и достал липкий пластырь.
— Может быть, это пригодится? — сочувственно осведомился он.
Окруженный невинными созданиями, я затруднялся объяснить, что липкий пластырь вряд ли хорош для той части тела, которую я собирался латать.
— Возьму-ка я всю коробку, — сказал я, сопровождая свои слова действием. — Так будет проще, понимаете.
— Конечно, сэр, конечно, — отозвался администратор. — Но это государственное имущество.
— Не сомневаюсь, что там есть все необходимое. — Я прижал коробку к груди и стал протискиваться через стайку юных леди. — Я только посмотрю… огромное спасибо… верну ее вам.
С этими словами я скрылся в лифте. Благополучно вернувшись в номер Питера, я принялся изучать богатое содержимое аптечки. Здесь были все известные человечеству медикаменты. За исключением средств, останавливающих кровотечение. Однако, покопавшись в этом роге изобилия, я нащупал баночку аэрозоля с надписью «Ньюскин». Нажал на кнопку — вырвалась струйка тонких, как паутина, волокон, которые тут же затвердели.
— То самое, что нам нужно, — подбодрил я Питера, пытаясь в то же время сообразить, что же это за вещество.
