«Не так давно общество задавалось вопросом, на что же способна некромаг, не умеющая держать свою силу под контролем. Все мы спрашивали себя – что может сотворить эта женщина в приступе ярости или гнева? И пусть последствия ее первого деяния не столь катастрофичны, как могли бы быть, одну жизнь она уже разрушила. Сегодня у нас в гостях мадам Сандрин Горинье – женщина, посвятившая всю себя детям и оказавшаяся на улице благодаря чудовищной, вопиющей несправедливости, проявленной графиней де Ларне».
У меня похолодели руки и отчаянно захотелось убивать.
«С ранней юности и по настоящее время мадам Горинье была воспитательницей, последние несколько лет она провела в школе-приюте Равьенн, долгое время находившейся под патронажем его светлости герцога де ла Мера. Она не видит своей жизни без детей…»
Дальше следовали несколько абзацев, превозносящих достоинства мадам Горинье. Со слов журналиста она получалась чуть ли не светлой, исполненной кроткой радости от сознания того, что на земле ей предстоит дарить сиротам свое душевное тепло. После шло небольшое интервью:
«Они совершили ошибку, вручив ребенка в руки этой женщины. Она импульсивна и спонтанна, совершенно не умеет принимать чужое мнение и привыкла к тому, чтобы все и сразу было по ее. Очевидно, что в семье де Ларне заправляет она, и что муж исполняет все ее прихоти, пусть даже от этого зависит судьба ни в чем не повинной девочки. Девочки, которой должно дать достойное воспитание».
– Я оторву ему голову, – прошипела я, – все равно он ей не пользуется.
– Нос я ему уже свернул, – холодно заметил Анри. – И вот что из этого вышло.
Так это не Аркур… Я перевела взгляд на подпись.
Рено Фортискье!
– Жаль, что не шею!
В статье во всех подробностях расписывалось, как я появилась в Равьенн впервые и стала наводить свои порядки. Во что могут вылиться мои послабления для детей-сирот в будущем, и как это отразится на их жизни, когда они ступят в большой мир.
«Разумеется, мне доводилось быть строгой – ведь любое дитя без направляющей руки превращается в неуправляемого и избалованного маленького человека, который не видит перед собой границ. Но это не значит, что мое сердце не обливалось кровью, когда мне приходилось прибегать к наказаниям, пусть даже достаточно мягким для тех проступков, что совершали эти дети…»
– Мягким? – прорычала я.
Хотелось вырвать газету из рук Анри, выбежать из дома, добраться до станции и сесть на первый поезд до Ольвижа. Найти эту «добропорядочную мадам с огромным сердцем» и отхлестать газетой по лживому жестокому лицу! А еще лучше – розгами по спине, и поставить на центральной площади голышом, чтобы все на нее глазели! После этого можно и поговорить о милосердии.
«Пока добропорядочные горожане задаются целью, что правда и что ложь, что может случиться, если импульсивность графини де Ларне вырвется из привычного нам обыденного мира и перейдет в сферу магии, мадам Горинье приглашает любого побеседовать с ней через нашу редакцию или лично. Она открыта для разговоров – в отличие от четы де Ларне, ограничившихся карамельно-сказочным интервью, которое все мы имели удовольствие читать в «Ольвижском вестнике…»
– Вот же…
За чтением я не заметила, что Жером подошел и стоит за моей спиной.
Рванула газету так, что в одной руке остался только отдельный клок с уголком интервью и половиной физиономии мадам Горинье, перекошенной от внутренней злобы. А во второй – все остальное, включая адрес безработной вдовы, готовой принять всех желающих за чашечкой чая, чтобы рассказать о своей нелегкой доле и обо мне, остался у него.
– Я ее навещу. Лично! – Прорычала я.
– Тереза, в Ольвиже я встречался не с адвокатами.
– А…
Я даже вопрос задать не успела: до меня дошло. За спиной хмыкнули – вероятно, потому, что кое-кто был в курсе, зачем и куда именно ездил мой муж. Ладно-ладно. Об этом мы еще поговорим, попозже.
– Рекомендации Аркуру дал Флориан Венуа.
Жером нахмурился, словно ожидал услышать совсем другое, я же только приподняла бровь. Анри облокотился о стол и пристально посмотрел на меня.
– Мальчишку допросили в присутствии его величества. Придворный целитель выяснил, что парень не под внушением, но на нем сильнейший ментальный блок. Вскрыть его не получится. Юный граф сам просил о таком, чтобы не подставлять тех, кто согласился ему помочь отомстить за мать. Альтари в ярости.
– Ну… мы могли бы его убить, а после я его подниму и допрошу.
После этих слов на меня как-то странно посмотрели.
– Не короля. Графа.
На меня посмотрели еще более странно.
Я пожала плечами:
– Шучу.
Хотя какие уж тут шутки.
– Аркур сознался, что рекомендации ему передала женщина. Он был основательно напуган… – муж потянулся к стопке неразобранных писем, но передумал. – Лицо ее почти полностью скрывал капюшон. Единственное, что удалось выяснить – у нее были зеленые глаза. Необычные зеленые глаза. Светящиеся, как у кошки. С его слов, она чуть ли не насильно вытолкала беднягу в Маэлонию и пинками пригнала в нижние архивы.
В голосе Анри слышался плохо скрываемый сарказм.
– Еще он вспомнил кинжал. Непохожий на те, что ему доводилось видеть. По описанию здорово напоминает шаанха.
Жером быстро шагнул к столу.
– А я говорил. Там, где Вероник, там и сын Эльгера.
– Или Альмир, – хмыкнула я. – У него тоже есть причина нас ненавидеть.
Камердинер одарил меня раздраженным взглядом.
– Это уже неважно, – муж повысил голос, привлекая внимания. – Расследованию все равно не дадут ход, потому что в этом замешана королевская семья.
– Превосходно, – мрачно сообщил Жером.
– Есть кое-что еще. Тереза, тебе придется уехать из Вэлеи.
Да я и не против. К счастью, у нас билеты готовы, и все вещи уже собраны.
– Вернуться в ближайшее время ты не сможешь.
Я широко распахнула глаза и вцепилась пальцами в стол.
– То есть… нам придется остаться в Энгерии?
– Это Веллаж так сказал?.. – камердинер осекся, но Анри только рукой махнул.
Сейчас он смотрел исключительно на меня.
– Сейчас это к лучшему. Большее, что мы можем – через суд потребовать материального удовлетворения за то, как их выпады отразились на нашей семье. Сути это не изменит: на площадях собираются недовольные, требующие нашего развода и твоего отъезда, люди сходят с ума. Только за время, что я был в столице, прошло две демонстрации. Альтари не позволит этому продолжаться.
Начнем с того, что его величество – мой должник. Так что мы еще посмотрим, что он позволит, а что не позволит. А вот сведенные брови и четче обозначившиеся на лбу мужа морщинки мне совсем не нравились. Так же, как и разливающийся в груди холод. Воздух сгустился, словно под полог запустили запрещенное заклинание «пустой ловушки», запечатывающей людей в комнате и сжигающей кислород. Я вдруг поняла, что мне нечем дышать.
