Письмо от Лави. Одно коротенькое письмо.
Но для меня это так важно.
– Вот так, – шагнула вперед и очутилась по ту сторону жизни.
Исчезли звуки и запахи, время замедлилось. Отсюда весь дом просматривался как на ладони. Стены истончились, становясь полупрозрачными. Покрывало тьмы, укутавшее комнату, я разводила руками, и оно мягко облегало контуры паутинки. Что бы еще такого сделать? Боевые навыки я отточила так, что хоть сейчас устраивай магическую дуэль. Вот только драться было не с кем – к счастью, а большей практики, чем в бою, все равно не сыскать. Рассеянно перекатывала сгустки тьмы с ладони на ладонь, плела удавки и распускала. Создавала ловушки и разрушала их.
Биение сердца Анри – внизу, Софи – в комнате справа, Кошмар снова сбежал на прогулку, а крохотное сердечко Лилит стучало, как игрушечные карманные часики. На грани смерти жизнь ощущалась настолько остро и отчетливо, что я слышала даже проходящих мимо людей, только вместо каблуков по мостовой, стучало в груди. Собственное сердце билось тихо и медленно, отзываясь тонкой пульсацией во всем теле. В середине ладоней. На кончиках пальцев. Внутри, у солнечного сплетения, и ниже. Странно… раньше я такого не чувствовала. С другой стороны, так глубоко – до просвечивающих сквозь серую кожу темных сосудов, до рождающегося внутри глухого голоса самой смерти, я не забиралась уже давно. Поэтому сейчас медленно потянула струящуюся с кончиков пальцев тьму назад.
А ведь я могу больше. Несоизмеримо больше.
Перед глазами стояло лицо Джолин – полуистлевшее, с раззявленным в немом крике ртом и сползающей лоскутами кожей. Она говорила со мной. Женщина, умершая два месяца назад, вернулась, больше того, мне удалось коснуться ее рассудка, заставить двигаться и отвечать на вопросы. Путанно, но большего бы не сделал никто, никто из ныне живущих. Мой предок освободил мою страну. Целую страну, подняв захоронение магов! Куда катится этот мир, если такие как я, должны прятаться от толпы, от обезумевших от страха людей, которые не способны даже с собственной жизнью совладать, не говоря уже о смерти?
«Очаровательные мысли, Тереза. Симон Эльгер был бы доволен».
Вздрогнула, и плеть, сорвавшись с рук, хлестнула защиту, от которой посыпались серебряные искры. Которых становилось все больше и больше. Грудь обожгло сначала холодом, потом нестерпимым жаром. Серебряное сияние потекло по паутине, как движется по сосудам кровь, защита рухнула, и тлен охватил стены. Безобразные пятна, как отметины урской болезни, расцветали одно за другим – на полу, стенах и потолке. Кое-где тлен добрался до перекрытий, и сейчас деревянная труха сыпалась вниз тоненькими струйками.
Всевидящий, нет!
Я рывком втянула клубящуюся в комнате тьму назад и рухнула на колени, пытаясь перевести дух. Посмотрела вниз и едва удержалась от крика: на подоле зияли дыры размером с мою голову. Нижние юбки под ними превратились в лохмотья – все, до чего успела добраться тьма, обратилось в тлен.
Но… такого просто не могло быть.
Я училась держать защиту буквально с пеленок, это то, с чем я просто не могла ошибиться! Заклинание, укрепленное моей магией – чтобы наверняка, плетение которое могу спросонья создать, даже не открывая глаз.
Вот только сейчас мои глаза говорили о другом.
Защита не выстояла. Но если с заклинанием все было в порядке, значит, дело в магии. Увлеклась боевыми практиками и погружением, бросила все силы на них, а паутина надорвалась? Но нет, надорвись она, я бы почувствовала слабину и успела восстановить до того, как комната осталась без защиты. Самое страшное заключалось в том, что рухнула она в один миг, подставляя меня и близких под удар тьмы.
Всевидящий, как такое могло произойти? Как?
Заперла комнату на ключ и быстро бросилась к себе – переодеваться. Не хватало еще, чтобы меня в таком виде застали Софи или Анри. От платья и белья пришлось избавиться окончательно: горстку тлена я аккуратно смела в кулек – потом развею в парке. К счастью, кринолин не пострадал.
Глянула в зеркало на самое себя – с побелевшими губами и глазами на пол-лица, после чего принялась старательно застегивать пуговицы на лифе.
Снова и снова прокручивала в голове случившееся, но не могла обнаружить слабое место. Просто потому, что его не было! Я ведь по десять раз проверяю защиту перед тем, как приступить к практике. С того самого дня, как допустила оплошность во время практических занятий с отцом, больше такой ошибки не повторяла. Но тогда я была совсем молоденькой, просто невнимательно выстроила заклинание. Этот урок научил меня все проверять и перепроверять.
Думай, Тереза. Что ты сделала не так?
Сама не пойму – никто не подскажет.
Я сидела в комнате наверное часа полтора, скрупулезно восстанавливая плетение, которое набросила на стены и последовательность вливания сил. Но добилась только того, что у меня заболела голова. Настроение испортилось окончательно – впрочем, в последнее время оно у меня скакало как кролик по лужайке, из солнышка в тень. Вероятно, причиной всему был очередной идиотский сбой из тех, что случались у меня во время сильных волнений или кучи навалившихся проблем, вот как сейчас. Первый раз такое произошло через год после физических проявлений моей… гм, женственности.
Безумно переволновалась перед сдачей экзаменов отцу, и кончилось это тем, что все слуги обходили меня за несколько миль. А позже я долго валялась с грелкой на животе, потому что за два с половиной месяца отсутствия женский недуг решил отыграться на мне по полной. Потом такое повторилось после пунша и леди Энн, а в третий раз – когда я осознала, что влюблена в Альберта. И вот теперь снова.
Надеюсь, скоро все это закончится.
То есть начнется.
Отдубасив ни в чем не повинную подушку, я поднялась, расправила платье. Надо зайти к Софи и спросить, как у нее дела с уроками. Пока что дочь искренне радовалась, что мы обходимся без гувернантки, а мне в радость с ней заниматься. Да и что мне вообще было делать в Маэлонии? В Лавуа я хотя бы вела Равьенн, сюда же до сих пор не прислали ни единого отчета на проверку. Надо бы им о себе напомнить и поторопить.
Едва открыла дверь, услышала веселый голосок Софи, доносящийся снизу.
– Синьорина Розатти, очень рада вас видеть!
А следом – голос Франчески:
– Мое черноглазое солнышко! Ты так чудесно говоришь по-маэлонски.
Мое?! Черноглазое?! Солнышко?!
Я вцепилась в перила до побелевших пальцев и буквально слетела по лестнице.
– Спасибо, Франческа! Марко тоже меня хвалит, и…
– Софи, ты что тут делаешь?!
От моего более чем резкого окрика дочь вздрогнула и виновато обернулась. Раньше я никогда не позволяла себе повышать на нее голос, сейчас же только сложила руки на груди и холодно посмотрела на Франческу. По-хорошему, этот вопрос был адресован ей. Ух, как же она меня бесит!
