Разумеется, это всего лишь сон, Тереза, ты прекрасно об этом знаешь. Всего лишь глупый сон, потому что ты сильно простыла, у тебя был жар, и…
Оказавшись за закрытой дверью, быстро ушла на грань.
Глубже, еще глубже – туда, где жизнь и смерть сливаются воедино, где смерть сильнее чем жизнь, но жизнь несравненно прекрасней. Сердце ударилось о ребра: тук. Глухо, ровно, спокойно. Чувствуя, как все дрожит от напряжения, положила руку на живот. Секунда, минута или час прошел? Ни-че… Тоненький удар отозвался в пальцах с такой силой, что я лишь чудом не отдернула ладонь. Мир вращался вокруг с бешеной скоростью, краски, тлен, тьма мешались воедино, биение крохотного сердца сливалось с моим настолько, что различить его было почти невозможно. И все-таки сейчас я ловила его пульсацию, чувствуя, как во мне отзывается жизнь… нашего ребенка.
27
Дочь старательно выводила предложение за предложением, я же украдкой положила руку на живот и замерла.
Ребенок. Невероятно. Наш с Анри маленький…
Как так получилось? Ведь муж уверял, что позаботился о том, чтобы у нас не было детей.
Стук в дверь заставил подпрыгнуть. Вместе со мной подпрыгнула Софи, из-за чего в тетради по чистописанию возникла жирная клякса.
– Что случилось? – шепотом спросила дочь.
– Девочки, я вам не помешаю?
Что случилось, что случилось… Анри случился. Сегодня я весь день старательно его избегала. Ну как бегала – в общем-то, делала то же, что и всегда: занималась с дочерью, потом маэлонским, потом закрылась в «магической» комнате и ходила из угла в угол, пока были силы. Хотелось то прыгать от счастья, то рвать волосы прямо из пучка. Как сказать мужу о своем неожиданном открытии, я пока не решила. Вот только как об этом молчать, не представляла еще больше. Наш заклятый браслет как артефакт истины, когда я волнуюсь, он это чувствует. Остается только одно – не волноваться. Но как это сделать, когда внутри тебя… маленький хэандаме!
Теперь становилось понятно, что никакой простуды у меня не было, а горячка – следствие золотой мглы, которая пробуждается в крови ребенка. Да и защита не выстояла скорее всего по той же причине.
– Тереза? Софи?
Так и не дождавшись ответа, муж вошел в комнату.
– Тереза уснула, – шепотом сообщила дочь.
Анри тут же оказался рядом и заглянул в глаза.
– Как ты себя чувствуешь?
– Все в порядке! – я подскочила. – Жара больше нет, и вообще у меня все превосходно.
– Ладно, ладно, – муж примирительно поднял руки.
Я улыбнулась. По ощущениям, как иньфайский болванчик, потому что на большее не хватило.
– Ты что-то хотел? Нам с Софи нужно разобрать еще несколько правил…
– Вообще-то да, – Анри вмиг стал серьезным. – Софи, попробуй разобраться самостоятельно, а потом я верну тебе Терезу.
– Хорошо! – дочь с готовностью кивнула.
Ну разумеется. Только вряд ли она будет без меня разбираться в правилах, скорее возьмется за свои расклады или просто на подоконник залезет – считать женщин в цветных платьях.
– К чему такая срочность? – спросила, когда мы спускались в кабинет.
Но Анри молчал до тех пор, пока дверь за нами не закрылась, и даже после этого попросил накинуть полог. Видимо, Селеста тоже не входила в круг его доверенных лиц, и неудивительно. Длинному языку этой очаровательной во всех отношениях женщины позавидует любая змея. При всей ей душевной доброте и простоте, которые у нее в отличие от Франчески были искренними, удержать новости в себе дольше пары минут она не могла. Выбалтывала все и сразу.
– Пришло письмо от Жерома. Они с Мэри теперь женаты.
– Ох… – вырвалось у меня.
Вот только вряд ли ради этой новости мы стали бы так срочно запираться в кабинете и тем более набрасывать полог.
– Эльгер сделал очередной ход.
У меня резко заболела голова. Настолько резко, словно я снова очутилась в крохотном кабинете в Равьенн, под пыткой герцога.
– Что именно? – спросила, вцепившись в подлокотники кресла.
Анри протянул мне газету. «Ольвижский вестник» недельной давности.
Интервью с Симоном было на первой полосе. Вел его тот самый журналист, которого мы с мужем пригласили в Лавуа и добровольно раскрыли ему свою историю. Тот самый, что подарил нам надежду, благодаря статье которого нас оставили в покое. Как я тогда наивно полагала, навсегда.
Интервью было небольшим, за ним газетчик лично ездил в Шато ле Туаре. Полагаю, проходило оно в кабинете, где я решительно отказалась от предложения Эльгера и согласилась принять Равьенн. Строчки мелькали перед глазами, складываясь в целостную картину, на удивление четкую несмотря на полубессонную ночь и невероятное открытие в себе.
«Вряд ли отъезд супругов де Ларне был чистой случайностью. История, в которую оказались вовлечены эти без преувеличения достойные люди – всего лишь начало».
«Позвольте уточнить, ваша светлость, что вы имеете в виду?»
«Я говорю о магии и ее роли в истории нашего мира. Силы – те, что жили в наших предках, сейчас уже не те. Несмотря на это мир продолжает отвергать людей, которые являются последним оплотом. Людей, которые способны подарить нам новую жизнь и возродить цивилизацию. Мы боимся тех, на ком держится мир, и это прискорбно. Мы отвергаем их дары, их могущество как нечто ужасное, хотя именно благодаря их магии способны обрести новую жизнь».
Мне отчетливо вспомнилась шахматная доска, которую я нашла в тайнике мужа. Его светлость наверняка большой любитель шахматных партий, а пешками в этой оказались мы с мужем: Эльгер весьма удачно обернул провокацию графини д’Ортен в свою пользу. Вряд ли Евгения подходила на роль жертвы, но в тени герцога она казалась пылинкой под ураганным ветром. Альтари говорил о раскрывшем крылья ястребе, и он был прав. Вот только до исхода этой игры с доски слетит еще не одна фигура.
«О какой именно новой жизни вы говорите?»
«О той, благодаря которой мы до сих пор живы. О сильной крови и истинной магии».
«И все же вы поддерживаете развитие науки, вносите вклад в механизацию и промышленность…»
«Я – сын этого мира, и делаю все, чтобы обеспечить достойную жизнь каждому человеку, независимо от его происхождения».
«И все-таки магия для вас в приоритете?»
«Загляните в историю армалов, и вы поймете, почему. Пролилась кровь сильнейших магов, и мир рухнул. Цивилизация – одна из прекраснейших и сильнейших, была уничтожена».
«Разве не война стала началом конца?»
«Любая война – последний шаг отчаявшихся неудачников. В здоровом мире мир естественен, как дыхание».
– Грамотно, – сказала я. – И вашим, и нашим.
