Поразительно, что матушка, ничего не зная обо мне, писала такие вещи. Поразительно, но я давно перестала удивляться незримой связи между душами самых близких. Поразительно, что это письмо пришло именно тогда, когда я уже перестала надеяться его получить. Сегодня утром, вместе с пакетами для мужа и отчетами из Равьенн, на которые даже смотреть не хотелось.
«Я рада, что у вас с мужем отношения складываются иначе. Цените это, моя дорогая, и не позволяйте никому и ничему разрушить ваше счастье».
Про Мортенхэйм она написала несколько коротких строчек – видимо, Винсент по-прежнему придерживался иного мнения по поводу моей борьбы за счастье. Разве что рассказала, что сердцем Лави окончательно завладел Майкл Эрден. То есть написала она конечно об этом в обычном завуалированном ключе, но все и так было понятно.
«Виконт регулярно наведывается в Мортенхэйм вместе с сестрой, леди Маргарет, и вот-вот решится поговорить с вашим братом. Пока что не представляю, что из этого выйдет – время он выбрал не самое лучшее».
В переводе на матушкин: не представляю, что ваша сестра нашла в этом чванливом трусоватом молодом человеке, в котором из достоинств только титул. Впрочем, тут я была согласна и с ней, и с Винсентом. Можно было бы из чистого упрямства поддержать Лави, но этот тонконогий продуваемый всеми ветрами виконт казался на редкость неприятным и скользким типом.
Дальше матушка благодарила за подарки: достаточно сдержанно, но видно было, что мы с Анри ей угодили.
«Должно быть, вам уже известно, что скоро я стану бабушкой».
Дважды. Интересно, обрадуется ли матушка такой новости?
Хотя скорее схватится за сердце и потребует нюхательных солей.
«Это вызывает немало хлопот, но и смягчает сердце вашего брата. Искренне надеюсь, что после рождения ребенка вы с Винсентом найдете в себе силы для примирения. А до того, моя дорогая, мне очень хотелось бы повидать вас. Напишите, будет ли вам с графом удобно принять меня и леди Лавинию погостить в вашем доме в ближайшие месяцы.
Остаюсь вашей любящей матерью,
Леди Илэйн Биго».
Хочу ли я?..
Ох! Она что, правда хочет приехать? Матушка, которая не любит путешествия практически так же, как я балы, леди Энн, графиню Уитмор и Франческу?
Я даже перечитала последние строки несколько раз, чтобы убедиться, что глаза меня не обманывают. Но они не обманывали. Они действительно хотят приехать! Хотят приехать… ко мне. Больше того, если зашел такой разговор, скорее всего, Винсент уже дал добро. Ну, или матушка поставила вопрос ребром – перечить ему способны только она да Луиза. У остальных инстинкт выживания посильнее будет.
Радость вытеснила чувство вины, некрасивую ссору и все страхи.
Они приедут! Приедут ко мне! Мои родные!
Показалось, что я сейчас взлечу под потолок вместе с покрывалом. Как раз в этот миг – счастливой, с дурацкой улыбкой до ушей, меня и застал Анри.
Тереза улыбалась. За время, что они были вместе, он изучил все ее улыбки – от холодных, словно родниковая вода, до самых светлых, по-детски искренних. Эта могла означать только одно: весточка от родных оказалась доброй.
Анри шагнул в комнату, и радость в глазах жены сразу уступила место настороженности. В последние дни она всегда смотрела так. После разговора в Тритте, раскинувшегося между ними пропастью. После разговора, за который он ругал себя последними словами, но никак не мог начать новый. Просто потому что не знал, с чего начать. Золотая мгла не позволит ему дать ей родных сына или дочь. Никогда в жизни он так не жалел об этом. Никогда до той самой минуты, пока не увидел нежность в ее глазах.
Возможно, Тереза этого даже не замечала, но как она смотрела на детские кроватки или крошечные платья… как она это чувствовала. И как это чувство отзывалось в нем, хотя именно сейчас было лишним. Настолько лишним, что позволить ему поддаться казалось преступлением. Но он поддался, и за это злился на себя еще больше. На нее – за то, что рядом с ней рассыпались все принципы и логика – как волна разбивается о берег, укутывая его призрачным покрывалом. Возможно, не будь его, этого самого нелогичного, лишнего чувства, он бы не стал говорить так резко. Но случившегося уже не исправить.
– Что было в письме?
Он подошел и сел рядом. Тереза все еще сжимала в руках листок, но больше не улыбалась.
– Матушка и Лави хотят приехать к нам погостить.
Удивительно. С позволения де Мортена или без, но Илэйн Биго все-таки решилась повидать дочь. Впрочем, они с Терезой удивительно похожи. Если что задумали, уже не отступятся.
– В таком случае нам остается только побыстрее подготовить комнаты.
– Значит, ты не возражаешь?
– А разве я должен?
На миг в ее глазах снова сверкнула радость, но она тут же пожала плечами и отвернулась. Сложив руки на животе, смотрела в окно, и снова отдалялась. Мгновение за мгновением, минута за минутой. Он уже забыл, когда был так далеко от нее. И вспоминать не хотел, поэтому сейчас подался вперед и взял ее ледяные пальцы в свои. Поднес к губам, согревая дыханием, глядя на оплетающий тонкое запястье браслет. Привычный, в точности повторяющий его. Перевел взгляд на нее: Тереза побледнела и осунулась – неудивительно после всего, что пришлось пережить. Постоянное напряжение, второй переезд за полгода и встряска за встряской.
Поэтому сейчас он думал о том, как все изменить, поэтому ездил в Тритт. Поэтому и еще из-за строк, которые до сих пор горели перед глазами. С той минуты, как он прочел послание Веллажа на пароме, жизнь превратилась в обратный отсчет.
Но сейчас кто-то должен был нарушить продолжающее разделять их молчание.
– Тереза, я говорил с Софи. – Она вздрогнула и посмотрела на него, упрямо сжав губы, словно снова готовилась сражаться. Он хорошо помнил их первые дни в Лигенбурге, когда каждый день ловил на себя такие взгляды, но возвращаться к этому не хотел. Не для того они столько всего прошли вместе, чтобы так просто сдаться. – Понимаю, что она ударила больно. Понимаю, почему ты сорвалась. Но так дальше не может продолжаться. Мы семья, и если мы станем биться между собой, ничем хорошим это не кончится. Ты хочешь детей, но Софи и есть наша дочь.
Тереза глубоко вздохнула, но руки не отняла. А это уже хороший знак.
– Ты прав, – негромко сказала она. – Я сорвалась. Прости меня, и… я попрошу прощения у Софи. Если она захочет меня слушать.
Анри отпустил ее руки только затем, чтобы притянуть к себе.
– Прости за то, что я наговорил тебе в Тритте. Это было жестоко, но… Я с ума схожу, когда думаю, какую опасность может представлять для тебя наш ребенок. Для тебя это важно, но для меня это важно не меньше. Я люблю тебя, Тереза. И не хочу, чтобы ты подвергала опасности свою жизнь, чтобы каждую минуту сходила с ума из-за нестабильной магии. Не хочу, чтобы наш ребенок испытал все то, что в свое время испытал я. И уж тем более я не хочу того, что может случиться, если он станет тем, кем его видел Эльгер.
