Я встаю, и в это момент Дамиан хлопает в ладоши:
— Всё!
Где-то, чудится мне, звенит колокол.
Артур затихает на полу.
— Унесите в темницы, — бросает Дамиан и поворачивается ко мне. — Виил? Вилл, что случилось? Ты всё-таки умудрился выпить тот сок? Виил!
Я не смотрю на него. Я смотрю на маму во льду — её размытые черты последнее, что я вижу, прежде чем потерять сознание.
А колокол всё звенит…
… — Я думал, заковать в лёд и тебя, — говорит Дамиан, когда я прихожу в себя. Я лежу на кровати, в его спальне. Нет, в спальне Ромиона. Нет, короля… — В лёд или в стекло. Чтобы бы ты больше никуда не исчез. А когда пожелаю, доставать тебя оттуда. Как игрушку. Что ты думаешь?
Я нахожу его взгляд и смотрю.
— Мне всё равно.
— Ты так расстроился из-за героя, моя добрая куколка? — усмехается Дамиан. — И почему, скажи мне, почему меня так и тянет приласкать тебя, успокоить? — Он ловит мою слезу, аккуратно стирает со щеки. — Посмотри. Знаешь, что это?
— Да, — Я смотрю на рубин в золотой оправе, который Дамиан достал из-за ворота. — Да. Это твоё сердце.
— Коснись.
Я протягиваю руку — и рубин сияет, сначала робко, потом ярче… Дамиан убирает его обратно под рубашку.
— Он греет. Уже не жжётся, а только греет. Но ты греешь лучше. Я подумаю, может быть, действительно лучше посадить тебя в башню и никого не впускать? Или можно закрыть эти покои. Вечером я буду приходить и греться — когда ты рядом, сердце слишком жжётся, стоит мне кого-нибудь заколдовать. Это неприятно. А снять я его не могу. Поэтому… Посмотрим.
— Преврати меня в лёд, как остальных, — шепчу я.
— Ну что ты, Виил. Заморозил я фей. А ты не фея. Спи, глупый мой. Завтра устроим суд над моим братом и героем, а потом казним их… Послезавтра, может быть? Или я захочу поиграть? Советники, брат… Можно убить дракона, но он, пожалуй, мне ещё пригодится, так что лучше пока помучаю. Мучать интересно…
— Расколдуй его сестру.
— Нет, Виил, больше я ничего подобного делать не буду. Хватит. Мне разонравилась эта игра. И не думай об этом, ты моя кукла, тебе не нужно думать. Ты будешь присутствовать завтра, но и не мечтай, вмешаться я тебе не дам… Хм, а интересно, почему эта фея сбежала? Как думаешь, Виил? Оставила героя, мать, сбежала? Трусливая? Испугалась меня? Значит, не так глупа, как я помню…
— Потому что, — глотаю слёзы, — я люблю тебя слишком сильно, так сильно, больше всего на свете и никогда… никогда не смогу… не смогу…
— Ты-то? Ты любишь, я знаю… Ладно, хватит, ещё эти новые слёзы! Спи.
Дамиан кладёт мне руку на лоб, и больше я не чувствую уже ничего. В глубине души даже надеюсь, что это смерть. Но как же! Отпустит Властелин меня так просто…
Глава 13
В которой Властелин исчезает.
— Сегодня ты умрёшь.
В запотевшем зеркале я встречаюсь взглядом с Габриэлем и спокойно интересуюсь:
— Так предсказание говорит? Вы все здесь живёте по прогнозу, да? А есть какое-нибудь предсказание про тебя?
Демон с усмешкой глядит на меня. Если обернуться, я, конечно, его не увижу.
— Скучно. Ты стала скучная. Так предсказуемо — отдать всё ради иллюзии. Ты же понимаешь, что счастье тебе уже не светит, фея?
— Да.
Габриэль тонко улыбается.
— А знаешь, я, пожалуй, позволю тебе одно желание. Хочешь вернуться домой? Возможно, в твоём мире предсказание не будет иметь силы…
— Я не верю ни в какие предсказания!
— Тем более. Там ты выживешь. А здесь… Ты же не думаешь, что твой прекрасный Дамиан сдержится, когда узнает, кто ты.
— Ты ему скажешь? — ровно спрашиваю я.
— Нет. Зачем? Ты, ты сама это сделаешь. Я вижу это так же ясно, как твоё отражение, милая Виола. Я говорил, однажды ты станешь предсказуемой. Однажды ты перестаешь удивлять. Однажды всё новое и интересное в тебе умрёт, и ты или сольёшься с этим миром или погибнешь. Мне жаль, что это произошло так быстро, но что ж…
— Новое? Интересное? — Я стараюсь дышать ровно, так легче сдерживаться — просто очень хочется разбить сейчас стекло. Или хоть что-нибудь разбить. Но я без перчатки, и, хоть дверь в ванную зарыта, с Дамиана станется прийти на шум, а что бы там Габриэль ни говорил, мне пока рано раскрываться. Я так думаю. — И что же во мне было таким новым и интересным?
— Твоя наивность. Твоя вера в чудо, — спокойно перечисляет демон. — Твоя улыбка. Посмотри, фея, ты ведь больше не улыбаешься.
Я смотрю. В запотевшем зеркале отражается всё ещё красивая, но бледная и несчастная девушка с длинными мокрыми волосами и каплями влаги, стекающими с чёлки на лоб и дальше на щёки, точно слёзы.
— Видишь, — насмехается Габриэль. — Только тень тебя. Прощай, фея.
Я вдыхаю поглубже и вспоминаю, как целовал меня Дамиан, как смеялся Ромион. Вспоминаю, что дома меня ждёт папа. Что после ночи бывает рассвет, как бы пафосно это ни звучало, но не бывает так, что солнце не восходит. Не надо никакой победы добра над злом, никакой битвы не надо, нужно просто… относиться друг к другу по-человечески, нормально. Как я должна была оценить Дамиана, как мы продолжаем делать больно друг другу, даже не осознавая этого. Я могу всё прекратить — хотя бы со своей стороны. Нужно просто сделать то, что должно, что давно уже нужно и пора. Вспомнить, что лгать не хорошо — я один раз уже лгала, и ничему меня это не научило. И пусть будет, что… что будет. Может быть, если я постараюсь сделать этот мир хоть чуточку честнее, чуточку светлее, это что-то изменит?
В отражении девушка ловит мой взгляд и улыбается. «Всё будет хорошо». Это «хорошо» ведь бывает таким разным!..
— Прощай, — спокойно отвечаю я.
Габриэль усмехается и исчезает, а я укладываю ещё мокрые волосы и надеваю перчатку. Думаю… Дамиан задолжал мне ещё хотя бы один разговор. Я же должна попробовать с ним объясниться? Это… будет правильно.
С Дамианом удаётся увидеться только вечером, на пиру. Видимо, Властелин решил теперь каждый день закатывать пир и развлекаться — мучить людей.
— Смотри, Виил, я их специально расколдовал, — смеётся он, когда слуга подводит меня к столу у трона и отодвигает кресло справа от Властелина.
Я стараюсь не глядеть на сжавшихся посреди залы мальчишек. Они чуть младше нас, их роскошные одежды бросаются в глаза, и я ненароком вспоминаю школу. Не видела ли я их раньше в мужском общежитии? Или где-нибудь в столовой?
— Ты хвастаешься, как ребёнок.
— А ты грубый, Виил. Встал не с той ноги? Может, сломать тебе их обе, чтобы ты и вовсе не вставал? Тогда ты не будешь таким хмурым?
