Дамиан поднимает брови.
— Виола, если мне не изменяет память, мы уже танцевали однажды…
— Ты прекрасно понимаешь, о чём я.
Он усмехается и, пренебрегая этикетом, целует меня в щёку. Потом кидает взгляд поверх моего плеча.
— Как думаешь, если я посажу рядом с тобой духа из Астрала, эти надоедливые глупцы оставят тебя в покое?
— Вряд ли. Они пойдут убивать духа.
— Духа невозможно убить.
— Значит, изгонят к концу бала, — усмехаюсь я. — А что, Дами, ты ревнуешь?
Он смеётся и кружит меня.
— Тогда, пожалуй, я поцелую тебя, как можно и следует жениху, чтобы они поняли, чья ты. И да, Виола, я ревную.
— Я люблю тебя, — вырывается у меня.
А он меня целует. Так, как можно и следует жениху — крепко и долго. После, к концу бала, насколько я знаю, Дамиана вызывают по крайней мере на десять дуэлей, а Ромион потом повторно просит брата расколдовать каменные статуи. Но это потом…
А пока нас ждёт пир, а после него — подарок короля Сиерны. Ромион сам его объявляет, улыбаясь до ушей. «Дар в честь моей почётной гостьи», — и кланяется мне.
У меня подслащенный ромашковый чай идёт не в то горло, и я пропускаю тот момент, когда перед столами появляется целый оркестр, а потом и хор. И смутно знакомый мне лысый толстяк, тоже улыбаясь, объявляет, что вот, дескать, представляю пьесу моего сочинительства, прошу любить и жаловать.
На лице Дамиана тут же появляется такое мечтательно-восторженное выражение, что я второй раз чуть не захлёбываюсь чаем. Потом благоразумно отставляю кубок в сторону и готовлюсь зажать уши.
Надо было сразу это сделать…
Нет, поют и играют замечательно, прекрасно и удивительно… Но вот что они поют!
— Тебе нравится? — шепчет мне на ухо неслышно подошедший Ромион.
Я смотрю на лысого толстяка и вспоминаю, где его видела. В театре, на премьере Изабеллы. Он грозился написать о нас с Дамианом пьесу. И написал…
Там длинное такое вступление про заколдованную красавицу, которую расколдовал прекрасный принц, а она ему отказала, и принц вырвал у себя сердце… И так далее. Причём главная героиня просто великолепно живая — этакая себялюбивая дурочка, не знающая, чего она хочет. Противная до одури.
— Ну как, Виола? — шепчет Ромион. — Да, это я его вдохновил.
— Я убью тебя.
Ромион добродушно смеётся, потом тихо добавляет:
— Запомни: никогда, никогда не делай больно моему брату. Или, клянусь моим троном, я ославлю тебя на весь мир.
— Я его спасла!
Сидящий рядом Дамиан — и влюблённо глядящий на толстяка — вздрагивает, оборачивается, бросает на нас недоумённый взгляд, но тут же снова отворачивается.
— Да. Спасла. Поэтому я заплатил только за одну балладу и приказал не писать пьесу. Но знаешь, Виола, гений мастера велик и необъятен…
— Придушу!
— Мастера? — хмыкает Ромион, тоже глядя на толстяка. — Не сможешь. Его гений так же необъятен, как и он сам. И его шея.
— Тебя!
Ромион в ответ только смеётся. А к концу удерживает меня в кресле, потому что заканчивается баллада в традициях мыльных опер: красавица, поняв, кому принадлежит её сердце, отдаёт свою жизнь за возлюбленного. А он её забывает и да, остаётся жив. Такая вот справедливость. Момент смерти героини расписан долго, много и с подробностями. Когда последняя нота замирает, слушатели дружно рыдают, одна дама даже бьётся в истерике… или в экстазе?
— Я хочу его автограф! — подскакивает Дамиан.
Я дёргаюсь следом.
— Я тоже!
Но Ромион надавливает мне на плечи, а Дамиан, радостно улыбаясь, объявляет, что возьмёт два, и исчезает в толпе поклонников.
— Я убью его! Пусти! Пусти меня!
Ромион громко хохочет, наверное, чтобы заглушить мой визг. И сквозь смех выдыхает:
— А мой брат-простачок даже ничего и не понял…
— Пусти-и-и-и!
— Что ты, Виола, знаешь, как мой брат расстроится? Между прочим, ты готова вместе с ним читать слезливые романы этого гения? У Дами их целая полка.
— О-о-о!
— Да, вот и я так же ему ответил, когда он мне предложил. Но ты-то его невеста, а не какой-то там брат, милая, ты подумай. Это, знаешь ли, его мечта с одиннадцати лет.
— Я вас всех ненавижу!
Ромион подаёт мне горячий шоколад и делает знак оркестру. Заколдованная мелодия плывёт по воздуху, забирая мою злость и ярость, оставляя только твёрдое убеждение: никаких слезливых романов. Если только в сейфе.
И надо обсудить подробности домашнего быта с Дамианом до свадьбы. Может, даже составить договор… Так, на всякий случай.
На следующий день я действительно заключаю договор, правда, не с Дамианом. Просто курьер из оттаявшей и расколдованной сиернской школы привозит мне пачку гневных писем от директрисы, согласно которым я должна отсидеть в карцере за пропуски все следующие годы моей учёбы.
Я аккуратно складываю письма в бархатную сиреневую сумочку, которую мне подаёт горничная, потом узнаю, где сейчас Туан. Где Дамиан — понятно, он или никак не оставит в покое того толстенького сочинителя с пира, или сидит в лаборатории. Причём, даже не знаю, где он теперь времени проводит больше: оказывается, как у преданного читателя, у Дамиана накопилось за пять лет к своему кумиру много вопросов, которые он раньше не решался задать, зато теперь… Ладно, у всех нас свои слабости.
Туан играет с сестрой в саду — кажется, маленькая Дея пытается встать на крыло. Я цинично советую сбросить её с обрыва, дескать, так точно летать научится. Туан изумляется, обзывает меня злодейкой и не даёт больше гладить Дею.
Потом вступительная часть — во время которой приличным людям следует говорить о погоде и о том, как прекрасно сидит на даме платье, ну а фее с драконом, конечно же, ссориться — итак, вступительная часть заканчивается, и Туан в упор спрашивает:
— Что тебе от меня нужно?
Я показываю ему одно из писем. Туан пробегает по нему взглядом и недоумённо пожимает плечами.
— Ну и что? Причём тут я?
— Туан, а ты не хочешь…
— В карцере за тебя отсидеть? — мрачно заканчивает дракон. — Нет. Впрочем, ты, конечно, можешь приказать, твой демонолог сильнее меня, а его брат — король…
— Да нет! Хочешь учиться за меня? Я собираюсь бросить школу, всё равно я там мало что понимала. А раз моё место освободится…
— Это ничего не изменит, — качает головой Туан, но жадный блеск в его глазах я замечаю, — чтобы поступить в сиернскую школу нужна хотя бы протекция одной из королевских семей…
— О, легко! Хочешь, я тебя за… запротекцирую? В смысле, протектерю. Ну, то есть, словечко за тебя замолвлю?
