– Вот что, Кирилл, – твердо сказал Павел, вынимая из кармана бумажник. – Предлагаю тебе тысячу за неделю пустяковой работы.
– А что надо делать? – Кирюха шмыгнул носом и покосился на протянутую купюру.
– Ерунда! – усмехнулся Павел. – Ты парень местный, юркий. Людям продукты возишь, помогаешь, чем можешь. Всего-то и нужно, что время от времени на Червонный кут поглядывать и запоминать, когда Степан Черных из дома выходит, куда уходит и во сколько возвращается.
Кирюха, протянувший было руку, дрогнул и затравленно глянул на Павла.
– За Черным Игуменом следить? Да ты спятил, дядя?
– Еще пятьсот, – тот вынул вторую купюру. – И столько же, если увидишь что-то необычное. И по рукам.
Кирюха часто задышал, заозирался по сторонам, потом цапнул деньги и сунул за пазуху.
– Идет! – буркнул он. – На что только не иду ради тебя, дядя! А все потому, что здорово ты на моего батю похож! Вылитый просто!
– И ты мне нравишься, – Павел улыбнулся и потрепал парня по плечу. Хотел сказать, что Кирюха похож на покойного брата, но не стал. Вместо этого вспомнил еще: – И второе. Среди этих… Краснопоясников… девушку одну встретил. Молодая, симпатичная, на цыганочку похожа. Так если еще и за ней присмотришь, на исходе недели еще сотню накину.
Глаза Кирюхи блеснули лукавым огнем.
– Никак, влюбился?
– Вроде того. Теперь ты мои глаза и уши. Если что заметишь…
– Сразу к тебе, дядя! – понимающе кивнул пацан. – Только близко подходить к Краснопоясникам не буду, уж не обессудь. Если что – я не я, телега не моя. Понял?
– Договорились!
Они деловито пожали друг другу руки.
– И еще одно, – вспомнил Павел. – Нужно кое-что узнать про вашу деревню. Слышал, из старожилов у вас самая древняя некая Латка. Как бы повидаться с ней, не знаешь?
– Латка-то? – Кирюха почесал затылок и озадаченно нахмурился. – Вообще Лукерья Тихоновна она, и повидать-то ее можно, да только без толку это.
– Почему? Я бы смог ее разговорить, – Павел улыбнулся, но ответной улыбки не получил. Вместо этого Кирюха вздохнул, почесал подбородок и ответил:
– Да потому что, дядя, нет уже в живых нашей Латки. Померла она прошлой зимой.
14. Похороны
Следующий день тянулся и тянулся, как много раз пережеванная жвачка, и был таким же безвкусным и скучным. Павел несколько раз пытался подкатить к бабке Матрене с расспросами про Доброгостово, но после вчерашних откровений хозяйка глядела угрюмо и отвечала односложно. Да, деревня раньше называлась Погостово. Как давно? Когда ныне покойная Латка под стол пешком ходила. Нет, не осталось больше таких древних жителей, все ее, Матренины, одногодки. Из молодежи кто мог уехать – уехал. А вместо них новые обосновались. Те самые, с красными поясами. Чем живут? Что вырастят сами – тем и живут. Старец Захарий с просящих денег не брал, все больше продуктами, зато брал Черный Игумен: то избы подлатать, то кур или козочек прикупить. Да и сами деревенские подношениями не брезговали. Неплохо жили, в общем.
Проговорив это, бабка прикусила язык и замолчала надолго. Видимо, вспомнила скрипучий голос юродивой: «Любишь гроши, Матреша?» И как Павел ни пытался ее расшевелить, разговор сам собой заглох.
Прибегал Кирюха. Покрутился у забора, подождал, пока Матрена не выйдет кормить птиц, только потом юркнул в калитку и постучал в окно.
– Я это, дядя, с докладом! – запыхавшись, скороговоркой протараторил мальчишка.
Павел распахнул ставни и облокотился на подоконник.
– Чего видел?
– Немного, – шмыгнул носом Кирюха и скосил взгляд влево, в сторону птичника, откуда раздавалось кудахтанье кур и приглушенный голос хозяйки. – Полдня вдоль оврага болтался, потом по берегу шнырял, может и упустил чего – близко подходить не решился, ты уж извиняй. Видел, как Черных из дома выходил и с участковым Иванычем говорил. О чем – так и не понял, но знамо дело, о Захаре. Недовольный Иваныч ушел, дерганый какой-то.
– Любопытно, – заинтересовался Павел. – Они друг друга знают?
– Тут все друг друга знают! – усмехнулся Кирюха. – Иваныч сейчас подворовый обход делает, все выспрашивает, кто последним Захарку видел да при каких обстоятельствах. Меня и то спрашивал. Так я прямо сказал, что нах он мне сдался!
– Ладно, что еще видел? – перебил Павел. Может, и правда, участковый с каждым говорил. Человека убить – не кошелек из кармана вытащить. Начальство живым не слезет.
– Еще жена Степана, Ульянка, скотину кормить выходила. Только одна, без психички, – Кирюха поморщился. – И хорошо, что без нее. Не по себе мне, дядя, от Акулины. Особенно после тех слов…
Мальчишка передернул плечами, пугливо оглянулся: не идет ли Матрена? Потом быстро закончил:
– А больше не видел ничего. Только нашел, где твоя цыганка живет. Четвертый дом от оврага, там еще пара таких же чокнутых проживает. Значит, втроем в одной избе.
– А как зовут ее, узнал?
Кирюха мотнул головой и напрягся, глядя в сторону.
– Не торопись, дядя. Все узнается. Погнал я, не то Матрена уши надерет.
И, ужом скользнув к живой изгороди, пропал из глаз.
Павел вернулся к записям. Теперь в его блокноте завелась новая страница со страшным заголовком: «Убийство». Рядом стоял знак вопроса – бледный и мелкий, потому что Павел почти не сомневался: смерть была насильственной. Хотя, подумал Павел, старика могли и нечаянно толкнуть. Много ли нужно паралитику? В пользу этой версии говорили пятна крови на печке. Но рядом валялось полено, и вместо лица была кровавая каша. Значит, добивали уже потом.
Схематично зарисовав положение тела и в который раз пожалев, что не может сделать снимок с места преступления, Павел перевернул лист и подписал: «Кто подозреваемый?»
Их оказалось немало.
Во-первых, Черный Игумен. На него сразу же показала бабка Матрена, а после и Кирюха. Да и сам Павел – если, конечно, принять на веру, что все произошедшее не было сном, – видел Степана той ночью. Куда выходил он и что делал?
Во-вторых, девушка с кошкой. Загадочная и неуловимая, она рассыпала соль на могиле деревенского колдуна и рыскала ночью возле дома целителя.
Наконец, сам Павел.
Рука дрогнула, карандаш процарапал на листе «Верницк…», дернулся, нарисовал дугу и приписал «Анд…»
Павел прикусил губу и густо зачеркнул написанное.
Не было никакого Андрея, и прогулки по кладбищу не было. Павел просто прошел вдоль оврага и повернул назад, чтобы не встретиться с Черным Игуменом, а потом завалился спать. Вот и бабка Матрена подтвердит.
Сумерки погрузили деревню в траур. Низкие тучи, пригнанные северным ветром, накрыли Доброгостово грязно-серой шапкой. Матрена слегла, охая и жалуясь на подскочившее давление. Павел ужинал в одиночку, и опять еда отдавала прогорклостью.
