– Где-то были, – сказал Степан и сунул руку в карман. Пальцы наткнулись на что-то, завернутое в тряпицу, и окатило холодом.
Скальпель.
Тот самый, который недавно вскрывал тело Захария.
Показалось, или ноздри защекотал едва уловимый запах формалина? Степан поиграл желваками, удерживая поднимающуюся тошноту.
«Не с того спрашивай, кто держал, а с того, кто владеет!» – ударил в уши мертвящий голос.
Степан сгорбился и уронил руку. По спине градом покатился пот.
– Не взял, – тускло сказал он. – Нет документов.
– Если подвезешь завтра, я могу… – начал Кузнецов, но Черных мотнул головой, легко поднял дочь с топчана, и она захныкала во сне, но вскоре умолкла и уютно устроилась на отцовских руках, как птичка в гнезде.
– Не нужно, – процедил Степан. – Я лучше за лекарствами заеду. Завтра. Или послезавтра. Наверное.
Он вышагнул в коридор. Страх, возникший в смотровой, подхлестнул в спину. Это был не страх за себя или дочь, это был страх остаться без Слова – великого, тайного, дарующего неведомую силу. Еще слабое, вошедшее в его легкие с жертвенным дымом, оно крепло внутри, питаясь энергией проклятой земли Погостова. Было бы неправильно покидать деревню прямо сейчас. Пусть оно окрепнет, пусть зазвучит из уст Степана в полную силу, вот тогда…
Ульяна с надеждой поглядела на мужа и сразу все поняла. Бросилась к дочери, обняла ее и заревела в голос. Степан не знал, от облегчения, что Акульке лучше, или от горя, что поняла решение мужа, но не могла принять его.
21. Ведьмин час
Разговор с участковым оставил неприятный осадок. Михаил Иванович смотрел на Павла недобро, с подозрением, и все выспрашивал, как тот очутился в запертом сарайчике?
– Незаконное проникновение на частную территорию, – бубнил участковый, взглядом высверливая в Павле дыры. – Это, Павел Николаевич, ни в какие ворота!
– Дом не меньше года заброшенным стоит, – раздраженно отвечал тот, оттирая лицо от копоти и поправляя слуховой аппарат: чудо, что не потерял. – Окна не мной побиты, а доски не мною растащены.
– А вот это бросьте! – грозил Михаил Иванович, щуря пьяненькие глаза. – Вы человек приезжий, городской, от нашей жизни далекий. Значит, нужно было, раз взяли! Народ у нас не прижимистый, каждый друг за дружку держится. А что окна побили – так мальчишки шалят.
– Вы лучше не оправдывайтесь, а поджигателя найдите.
– Какого поджигателя? Нет у нас никаких поджигателей! Может, вы и есть поджигатель? А, Павел Николаевич? – участковый икнул и шепотом ругнулся. – Хватили лишку, закурили, да и задремали с сигареткой.
– Не курю, – ответил Павел, и тут же захотел закурить. Сплюнул, вытер губы ладонью.
– Простите, но я считаю вас причастным к поджогу, – продолжил напирать участковый.
– На каком основании? – Павел едва выдерживал ровный тон, хотя в груди клокотало возмущение.
– На основании, что вы посреди ночи по чужим домам шастаете. За какими такими надобностями?
– Мимо проходил, свежим воздухом дышал, – на ходу сочинил Павел. – Увидел, как человек в дом шмыгнул, решил посмотреть, не вор ли.
– Ваш гражданский долг, уважаемый Павел Николаевич, о подозрительном человеке куда следует сообщить, а не самому погоню устраивать. Думаете, не знаю? Ходите по деревне, вынюхиваете что-то, следствию мешаете и людей с толку сбиваете.
– Вы меня в чем-то обвинить хотите?
Михаил Иванович набычился, зыркнул на Кирюху, что слонялся неподалеку и грел уши, и ответил вполголоса:
– Обвинять не стану, а Емцеву Илье Петровичу сообщу.
– Куда хотите сообщайте, – раздраженно ответил Павел. – Заодно мои показания запишите. Человек, который в дом проник и, вероятно, устроил поджог, на Степана Черных смахивал.
Сказав это, Павел внимательно глянул в неопрятно побритое лицо участкового, но тот не смутился ни капли, спокойно вынул папироску, сунул в уголок рта и прежде, чем закурить, ответил:
– У страха, Павел Николаевич, глаза велики. Не мог Черных поджог устроить, дочь у него заболела, в город уехали всей семьей, в больницу. А вас за ложные показания и привлечь могут. Вы наперед подумайте, когда будете тень на плетень наводить.
– Посмотрим! – зло сказал Павел. – Но будьте уверены, я всех выведу на чистую воду!
На Кирюху набрасываться не стал: пацан и сам не знал, когда Черных уехал, хотя божился, что он и поджег. Кому же еще? Разве что своим сектантам приказал, с Черного Игумена станется.
Дома Павел с досадой тщательно осмотрел припухлость на лодыжке. Сделав йодную сетку, туго забинтовал восьмеркой, надеясь, что скоро боль утихнет.
В телефоне оказалось несколько пропущенных звонков, и все от Нины, единственное сообщение мигало тревожным: «Перезвони». Павел и перезвонил. Правда, ответили ему не сразу.
– Верницкий, ты в своем уме? – прошипела трубка. – Третий час ночи!
– Прости, Нинель, не смог раньше, – нервно ответил Павел. – Меня поджечь пытались.
– То есть как поджечь? – сразу проснулась Нина, в голосе зазвенела тревога.
Павел вкратце рассказал. Нина слушала, тихонько ахала, стараясь не разбудить домочадцев, потом протянула:
– Па-авлик! Уезжал бы ты оттуда, а? Сначала убийство, теперь поджог… Боязно мне.
– Нашла что-нибудь? – прервал ее Павел, не позволяя разрастись тревоге.
– Не поверишь! – захлебываясь эмоциями, прочирикала трубка. – Сходила я к Ирине Петровне, разговорились о своем, о женском, чаю попили с пряниками. Потом на абонемент пошла и знаешь, кого там встретила?
Нина выдержала паузу, и Павел попытался отшутиться:
– Призрака купца Смородина?
– Хуже! Софью Керр, королеву эпатажа.
– Ведущую «Тайного мира»? Что вынюхивала?
А про себя выругался: Софья такая же фанатичка, как и сами Краснопоясники, они бы сошлись на почве общих интересов.
– Так она и признается! – хмыкнула Нина. – Поулыбалась мерзенько и мимо пробежала, торопливо так. Мне кажется, Павлуш, она про твой отъезд узнала, и волосы теперь рвет, что ты материал у нее из-под носа увел.
– В большой семье клювом не щелкают, – пробормотал Павел и нетерпеливо повторил: – Так ты нашла что-нибудь?
– С этим сложнее, – вздохнули в трубке. – В Интернете только та информация, что касается ссыльнопоселенцев. Чуть дальше от Доброгостова колония была, только ее прикрыли, а бараки снесли.
– Об этом мне местные рассказали. А еще?
– Еще Ирина Петровна обещала архивы поднять. Те, что еще не успели в свободный доступ выложить, а, может, и не собирались никогда. В старых подшивках было упоминание о какой-то трагедии, произошедшей с группой туристов. В свое время история вызвала резонанс, но ее быстро замяли.
