Софья взяла паузу и отчетливо чиркнула зажигалкой. Павел облизнул губы и сказал:
– Не знаю. Результаты вскрытия точные?
– Кто же признается в обратном? Переохлаждение – официальная версия. Но есть и другие.
– Например?
– Например, нервнопаралитический газ. Или массовое помешательство. Недаром люди вели себя неадекватно, бились головой о камни и…
– Ели червей?
– Нет, – удивленно ответила Софья. – Червей не ели, но кто в здравом уме побежит к болоту в чем мать родила? Есть и еще версия: инфразвуковая волна.
Павел замер. Где-то глубоко в мозгу заныла, затянула высокая нота «И-ии…», по комнате поплыла зыбь. Павел моргнул – ничего не стало.
– Инфразвук, значит, – повторил он.
– Именно так. Я погуглила информацию и узнала, что наш мозг имеет свои биоритмы. Некоторые из них можно активизировать ультразвуком или инфразвуком. Человек этого не слышит, но на его мозг инфразвук воздействует, вызывая, например, чувство страха. Низкочастотные перепады давления могли вызвать кровотечение и привести к травме легких. И что самое интересное, это не первый случай.
– Были еще смерти? – насторожился Павел.
– Угу, только не туристов, а заключенных. Промелькнуло в одной статье, что в Новоплисской колонии эпидемия началась. Вирусная инфекция неясной этиологии, при которой среди людей чуть ли не массовое помешательство произошло. Я попробую порыть еще, но чует моя задница, неспроста колонию с землей сравняли. Только каким боком это связано со старцем? Большой вопрос, Павлуш. Может, ты мне скажешь?
Он встал и подошел к окну, горячим лбом приложился к стеклу. Под кожей рождалась неясная дрожь – эхо вибрации, пришедшей из сна, где было произнесено Слово.
– Место, где говорят духи, – проговорил Павел, щурясь на пламенеющий рассвет. – Так называлось когда-то эта местность, задолго до колонии, задолго до образования деревни. А со старцем говорил Бог и лечил Словом.
– В начале было Слово, – подхватила Софья. – А может, не словом, а звуком? Инфразвуком, который на одних частотах может убивать, а на других – исцелять?
– Все есть яд и все лекарство, тем или иным делает только доза, – процитировал Павел и устало потер лицо. – Попробуй раскопать побольше информации, ладно?
– Сделаю, – пообещала Софья. – Только теперь твоя очередь рассказывать.
22. Яд и лекарство
Рисунок на развороте блокнота напоминал планетарную систему.
На неровных орбитах крутились планеты «Леша Краюхин», «Степан Черных», «Ульяна», «Акулина», «Кирюха», «Спиридон», «Леля» и сам «Павел». Между собой они соединялись пунктирными линиями с подписью «Захарий» – старец был ниточкой, связавшей близких и посторонних людей, и внешний круг назывался «Доброгостово». Внутри него Павел схематично изобразил кладбище – Погостово. Кресты – как маленькие астероиды, а само кладбище – граница, отделяющая современный Павлу мир от прошлого. Там, в прошлом, притаилась Тайна. Вокруг нее крутились более мелкие планеты с названиями «Колдун Черных», «Старая Латка», «Смерть туристов», «Помешательство заключенных». Павел вложил рядом и бумажку с именами, которую нашел в подполье заброшенного сарайчика. Они тоже соединялись пунктиром, и этот внутренний круг назывался «Место, где говорят духи». Какая-то геопатогенная зона? Павлу только предстояло это выяснить, и внутренним чутьем он понимал: все планеты вращаются вокруг одного-единственного светила, и этим светилом было Слово.
Павел густо обвел контур и задумался.
Что такое «Слово»? Заклинание? Молитва? Павел был уверен, что тоже слышал его. Не во сне, а еще раньше, на берегу реки Полонь. Чтобы его услышать, не нужен слуховой аппарат: Слово резонирует в каждой мышце, в каждой клетке тела, его вибрации проникают в мозг и могут воскресить утопленника или свести с ума здорового человека.
Снова ощутив во рту вкус земли, Павел сплюнул и только теперь обнаружил, что незаметно, одну за другой, выкурил три сигареты. Страх поскребся изнутри, дрожью отозвался в кончиках пальцев.
Нельзя давать волю страху.
На кухне перед образами горела лампадка. Бабка Матрена, вздыхая, крестилась перед Николаем Угодником и бормотала молитву:
– Помяни, Господи Боже наш, в вере и надежде жизни вечной представившегося раба Твоего, Захария… – скосив слезящиеся глаза на постояльца, плаксиво прибавила: – Девять дней сегодня, Павлуша. А по-человечески так и не помянули. В церковь-то сегодня пойдешь?
– Как раз собираюсь, – ответил Павел, отхлебнув воды прямо из чайника. Она была еще теплой, не остывшей, на языке остались хлопья накипи, и Павел сплюнул их в раковину.
– Ты уж поставь свечку за упокой его души, – сказала Матрена. – Отец Спиридон должен и панихиду отслужить. Хоть и гневается, что нельзя по убиенным, а все равно сердце у него доброе, и слова находит для каждого правильные.
– Вот и схожу, поговорю кое о чем, – ответил Павел, набрасывая на плечи провонявшую дымом куртку.
– Сходи, сходи, – закивала Матрена. – Заплатить только за недельку не забудь. Вторая уже пошла, как-никак, а заплатишь, так и иди себе с Богом.
– О чем разговор.
Вернувшись в комнату, достал деньги. Подумал и положил в карман телефон: мало ли, когда понадобится перезвонить Софье.
Сквозь сизые тучи улыбчиво подмигивало солнце. День выдался теплым и сухим, на лавочки выползли старушки и щелкали семечки, время от времени швыряя горсти налетевшим голубям. Те суетливо подскакивали, прыскали из-под ног и снова слетались на прикормленное место. Чуть дальше по улице угрюмый мужик перестилал крышу, а внизу крепкая деревенская женщина командирским голосом давала советы. Мелкая ребятня с визгом салили друг друга, нарезая круги перед почтой, девчонки постарше цыкали на них и с любопытством провожали Павла. Одна из них была так похожа на Юльку, подругу из далекого детства, что Павел сбавил шаг и поймал ее взгляд – настороженный, юркий. Поняв, что на нее смотрят, девчонка вспыхнула румянцем и сделала вид, что громко зовет загулявшую кошку. В деревне пробуждалась жизнь, в деревню шла весна.
Отец Спиридон рыхлил грядки. Раздетый по пояс, кряжистый, всклокоченный, как медведь, он размеренно махал мотыгой. Завидев прихрамывающего Павла, остановился и сощурился, козырьком приставив ко лбу ладонь.
– Раб Божий Павел! – улыбка приподняла густые усы. – Ну, заходи, заходи, у калитки не стой. Как видишь, работаю. Вечером пища для духа, а сейчас пища для брюха. С чем пожаловал?
– Поговорить хотел, отец Спиридон, – Павел пожал широкую мозолистую руку священника. – Можно?
На соседней грядке замер Ванька, прижимая к груди красное пластиковое ведро, куда старательно обирал личинок, и навострил уши.
– А ну, брысь к мамке! – прикрикнул на него Спиридон, и мальчишка подскочил, одернул маечку и заковылял к дому, сопя и поглядывая на отца через плечо. Священник погрозил пальцем, потом добродушно улыбнулся и сказал: – Люблю, постреленка. Но взрослые разговоры ему слушать не надобно.
