У входа он скинул рюкзак и развернул спальный мешок. Хотя спать в месте, подобном этому, не входило в планы, однако, сидеть на чем-то мягком куда лучше, чем на земле. Ветер почти не задувал, хотя снаружи бесновался все сильнее, и все быстрее раскручивалось облачное веретено.
– Да это не гроза, а настоящий смерч, – пробормотал Павел и подошел к окну.
Лешачья Плешь просматривалась как на ладони. Черные березы окаймляли ее, будто рамка, в центре торчал железный шест, верхушка которого изредка вспыхивала грозовым заревом. Тогда казалось, будто по громоотводу катится бисер рассыпанных шариков-огоньков.
Павел вернулся и достал фотоаппарат.
– Я предупреждала, – послышался тихий голос Лели. – Нельзя…
Он отмахнулся, пожалев лишь о том, что не вытащил камеру раньше, возле громоотвода, и не снял один из тех символов, о который занозил палец. Ранка слегка пощипывала, но уже не кровоточила, и Павел несколько раз щелкнул затвором. Его руки подрагивали от возбуждения, и он снова облизал губы, подумав о том, что это будет его лучшая статья.
Репортаж с места жертвоприношений.
– Расскажи, что знаешь, – сказал он, старательно выговаривая слова. Собственный голос по-прежнему казался ему странным, чужим, словно звучал из другого мира, живого, а он, Павел, находился по эту сторону, в мире теней и бури. – Твой дед был в Доброгостове, так?
– Нет, – Леля мотнула головой, и кудряшки рассыпались по плечам. Опустившись на спальник, она поджала ноги и обхватила руками колени. – Он никогда не был у Краснопоясников. Но много слышал об этом месте… слышал о Слове.
– Откуда?
– Он изучает все… странное, – теперь Леля с трудом подбирала слова и прятала лицо, будто говорила одно, а хотела сказать другое, чтобы Павел не смог прочитать по губам нечто сокровенное. – Он историк и искусствовед. Собирает фольклор, много ездит по миру и… ищет особые места…
– Паранормальные, – уловив заминку, подсказал Павел.
Приблизился и сел рядом. Отсюда, со спальника, вид на Лешачью Плешь просматривался чуть хуже, словно картину в раме обугленных берез слегка наклонили, и от этого она исказилась и верхняя часть пропала во тьме.
– Да, паранормальные, – повторила Леля. – Наверное, ты тоже слышал.
Лешачья Плешь, Окаянная церковь и другие проклятые места…
Конечно, Павел читал о них. Хорошее место для секты, для дремучих суеверий и страшных ритуалов. Духи здесь говорили с Захарием или кто-то еще, но Павел вскоре поговорит с читателями своей рубрики и вскроет все грязные тайны, как хирург вскрывает скальпелем гнойник. Дозвониться бы Емцеву… Ему будет интересно послушать про кости на старом пепелище.
– В некоторых местах, – продолжила Леля, – не только в этом, время от времени случаются странные события. Например, пропадают люди или мертвые поднимаются из могил. Я не знаю, что здесь было до колонии. Может, языческое капище. Может, что-то иное… какое-то особенное, сакральное место. Здесь никогда не было археологических раскопок, но бури случались всегда.
Она помолчала, повертела в пальцах подвеску. Только теперь Павел заметил, что рыбка была не скручена из медной проволоки, как у всех, а вырезана из кости. Она висела мордой вверх, на вощеном шнуре, продетом через ее круглый глаз. На треугольном хвосте темнели зарубки.
Где-то Павел видел раньше этот символ… Не в деревне Краснопоясников, не в архиве библиотеке. Совсем недавно, буквально несколько минут назад.
Руна Одал, греческая Омега. Символ, нанесенный на громоотвод.
«Я есмь Альфа и Омега, есмь Царь, есмь Господь, есмь воскресший из мертвых. Начало неизъяснимое и конец непостижимый. Который есть, и был, и грядет…»
Грядет гроза.
В быстро темнеющем окне уже не различить ни берез, ни пепелища, зато виднелись вспыхивающие зарницы. Павел надеялся, что и на этот раз барак выдержит, и ближе придвинулся к девушке. Под бок подкатилось что-то твердое. Павел завел назад руку и нащупал камеру, убрал ее со спального мешка от греха подальше: не раздавить бы.
– Почему ты постоянно говоришь про бурю? – спросил он, внимательно глядя в Лелино белое лицо.
– Дедушка считает, что с грозой приходит Слово, – шевельнулись в ответ ее губы. – Откуда берется гром? Пар поднимается от воды, от нагретой земли, скапливается там, – она ткнула пальцев в крышу, – над нами. Энергия накапливается, а потом высвобождается, образуя при этом молнию. Молния нагревает воздух. Из-за происходит взрыв: гремит гром.
– А Слово?
– Слово как гром. Оно приходит, когда накапливается особого вида энергия. Не электричество… что-то другое. То, что есть у каждого человека…
– Например, что?
– Например, душа, – губы Лели растянулись в жутковатой улыбке. Павла обожгло холодком, но он стряхнул морок, и небрежно заметил:
– Так все просто?
– Все просто, – улыбка замерла на лице девушки, словно приклеенная. – Душа – есть своего рода энергия, сгусток, пар, который остается, когда наше тело умирает. И этот пар тоже поднимается вверх, как пар от воды. Энергия всего живого – человека ли, животного или птицы, рыбы или травы – она… ммм…
– Аккумулируется, – машинально подсказал Павел.
– Да, – выдохнула Леля, – и сохраняется… где-то. Может, в озоне. А потом… звучит.
Снаружи послышался треск. Павел вздрогнул, но это, кажется, под напором ветра треснуло очередное иссохшее дерево.
Будет буря. Будет гроза. И скоро духи заговорят…
– Дедушка рассказывал, что не зря все странные места появляются там, где происходили массовые смерти или есть массовые захоронения, – продолжила Леля. – Энергия скапливается, напитывает сам воздух, и вскоре перетекает через край…
Смерти. Заключенные, слышавшие странные звуки и сходящие с ума. Погибшие туристы. Старообрядческое кладбище, где похоронен колдун.
Энергия, полученная от мертвых, возвращалась к живым, но не приносила тем облегчения. У больного Леши Краюхина вскоре случился криз, спасенный из реки мальчик вернулся без души – где он оставил ее? Там, наверху, над железным шестом, испещренным древними символами? – и сам Павел потихоньку сходил с ума. Ведь не верил же он россказням сектантки?
Или…
– Почему твой дед сам не приехал в Доброгостово? – спросил Павел.
– Пытался, – Леля снова тряхнула кудряшками и слегка улыбнулась. – Черный Игумен его сразу узнал. Не в лицо узнал. Но как-то… почуял. Колдуны всегда чуют себе подобных. Но меня он не учуял…
– Значит, твой дед колдун, а ты ведьма? – Павел усмехнулся, и Леля вскинула подбородок. В полутьме ее глаза сверкнули как две зеленых искры. – Что же сделаешь со Словом, если найдешь его?
– Спрячу, – быстро ответила девушка и сжала кулак. – Так спрячу, что никто не найдет. Никогда. Никогда. Никогда… Дедушка говорил, не всякую силу можно в мир выпускать. А Слово – есть огромная сила! Не хорошая и не плохая на самом деле, только ей надо уметь воспользоваться. И мы хотим понять, как…
